СХОДНИК-II

Ростовцев Влад

– Без отца ты ноне, и мамка твоя далече! И некому пожалеть тя из родичей…

Не дрожи: никто отсюда не выгонит и не отдаст злым людям! Накормлен будешь, выкупан и обстиран. Халатик твой заштопаю, и спать уложу на самом мягком. Дале – решим со спасителями твоими, а не оставлю в беде!

Со словами сиими, проникновенными, погладила она его по взлохмаченным волосенкам. И словно ударило изнутри ребятенка! Зримо задрожал весь, однако крепился, аки мог, ведь малой, а будущий муж! И лишь две капельки протекли по щекам его, печенежским, до оконечностей скул…

II

– А вслед, – продлил Шадр свое повествование,

не всегда адекватное истинности, ведь о собственных промашках умалчивал он, а о многих тогдашних мыслях Нечая не мог и ведать, – все мы прошли в дом. Тихомира увела мальчонку по лесенке в верхнюю комнату.

Вернувшись, уведомила, что уложила печенежца, дабы пришел в себя и накормит его там же – отдельно от нас, дабы успокоился.

И принахмурился Негослав, податливый и послушный ей! Понеже горница являлась опочивальней, а иного места спать на перине и любиться с уютом, боле и не было. Ведь нижний этаж на четверть занимали верстак для костного резания и две полки с инструментами, оставшимися Тихомире от отца. Была еще и полка с товаром на продажу, понеже настояла хозяйка, дабы Негослав освоил и новое для себя ремесло: не беда, что задешево пойдут на торге его поделки, а все прибавка в доход семьи!

И обменялись мы с Нечаем взорами понимания: сколь ни ухожен примак, а не хозяин он в доме! Невмочь ему стукнуть кулаком по столешнице, даже и с твердым характером. А у Негослава и не водилось такового…

Вроде и теплынь, а чегой-то зябко стало. Видать, старею… Поднес бы хвороста, а то уж пламя никнет.

– Хитрован! – подумал внимательный слушатель бывалого ловчего, неторопливо ступая под звездным тмутараканским небом лета 1009-го в сторону, где еще с вечера заготовлена была изрядная куча хвороста, а едва стемнело, Шадр передумал о месте костра, отнеся его шагов на тридесять. – Верно сказывал Путята: «В Киеве каждый себе на уме!». Не то, что мы, вятичи, простодушные и доверчивые! – взять хотя бы мя…

Явно соврал он насчет зябкости, да и костер убыл лишь чуть.

А захотелось ему проверить, спит ли воспитанник его – вовсе уже не малой, а в старшем отроческом возрасте на ближнем подходе к младости. Уже и на щеках у него пробивается, а жидкой бороденка будет, когда возмужает! – не бывает у печенегов густых бород…

По возвращении с охапкой топлива заезжий торговец ювелирной всячиной, прибывший в сей край по коммерческой надобности из дальней Земли вятичей, будто бы оставив дома любимую жену Драгомиру, бывшую, согласно легенде от своего натурального старшего родича и Осьмомысла – личного его наставника в разведывательном промысле, брюхатой уж третьим, высказал, будто невзначай:

– А и крепко спит отрок – даже не шелохнулся…

Дале, насытив огнь, присел он, простодушный и доверчивый, изготовившись к продолжению рассказа, в коем боле всего занимал его десятский именем Нечай, крепко выручивший в Царьграде, где нынешний Радислав пребывал Молчаном. И было то чрез седмь лет от излагаемых Шадром событий.

– Разом жарче стало! И зябкость моя отходит, – констатировал выходец из Киева, себе на уме. – Пора и вернуться к рассказу. А из высказанного мной ране, запомни: аще останется вдовой жена твоя, ведь рисковое у тебя тайное ремесло, а у княжеского палача вострая секира, ни один примак не сравнится с тобой в ее памяти!

Ибо явно ты из тех, кои могут врезать кулаком не токмо по столешнице, а уважают таковых бабы,

хотя лишь в душе! – открыто же, из вредности, и не намекнут…

– Да с чего ты взял оное?! – вскипел возмущением Радислав.

– А с того! Не провести тебе старого добытчика зверя и птицы! Не бывает торговцев, столь сведущих в ловитве!

Месяца не прошло от твоего прибытия, а уж выдру добыл, чего даже мне не удалось тут доселе. Сам же и ошкурил ее без единого изъяна, а сие вовсе невозможно для того, кто охотится, якобы, лишь на досуге!

Промысловик ты, и вельми знатный! – редко доводилось встречать таковых. И не токмо матерый ловитвенник, а натасканный и на иное, ежели вспомнить, что изловчился передать ту выделанную шкуру в дар княгине нашей, зело недоверчивой к племени твоему, языческому.

А ты и болотную рысь взял, а вслед изготовил чучело, коим наново порадовал княгиню. Вслед не осталось у мя сомнений: отнюдь не тот ты, за кого себя выдаешь! И с недобрыми намерениями…

– Эко, влип я! Ведь сознавал, что рискую с теми добычами и могут заподозрить, однако надеялся, что пронесет… А иначе и не приблизился бы к княгине – в надежде, что и князю представлен буду. Придется скоро прибегнуть к общему нашему знакомцу, допрежь не опоздал! – мигом сообразил Радислав, он же урожденный Молчан.

И прибегнул:

– А вот друг твой, Нечай, не угрожал мне зловещим тоном. Поелику благороден он, не в пример тебе!

– Нечай благороден? Уж не спятил ли ты?! Истинно насмешил мя! Да к тебе-то он чем причастен?! Кривду несешь… Не введешь в заблуждение, и не надейся!

– Отвечу, чем. Виделся с ним запрошлым летом в Царьграде, где пребывал он пентархом – командиром над пятерыми варангами из Варяжской стражи при тамошнем василевсе.

Недолго был и декархом – во главе десятка, да изрядно изувечил свово начальствующего, не поделив с тем полюбовницу, отчего и вернули его в прежний чин… Из вятичей он, равно и я, а родом с брегов реки Нары. В Варангу же направили его из Киева за отличие в той битве с печенегами, о коей ты мне рассказывал, будучи и сам героем.

Широк Нечай в обхождении с женским полом, а превыше всего увлекся в Царьграде церковными – монахинями и послушницами. И получает от них за пылкость свою подарки, кои вскоре проматывает. Вдобавок сии его и добрым вином потчуют, ибо изобильны ягодами ухоженные монастырские виноградники… Ежели жив еще, ведь у него поход за походом из-за увлеченности василевса войнами, наверняка восстановлен в декархах, а может, и приподнят выше, ведь доблести в нем на троих, а мощи – и боле, с таковыми-то плечищами! А пожелаешь, приведу и приметы в облике…

– Обойдусь и без них. Уже поверил, узнав Нечая по повадкам. Истинно он! – ни в чем не меняется. И о том, что вятич он с брегов Нары, сам от него слышал. А из Царьграда он не раз мне и малому, еже еще были мы в Киеве, передавал гостинцы с уволенными из Варанги по возрасту и тяжким ранениям…

Одного не возьму в толк: благородство-то его в чем?

– Крепко выручил он мя. Век не забуду! Аще встретимся, воздам ему сторицей…

– Получается, он с тобой заодно?

– Догадлив ты! – уклончиво, однако же с глубоким подтекстом, ответствовал торговец ювелирной всячиной, он же, по разнообразию талантов своих, не токмо коммерческих, искуснейший охотник, умелый скорняк, да и таксидермист не из последних, еще удалец и везунчик на попечение внутреннего гласа.