Шофер. Назад в СССР. Том 3
Шрифт:
Все переглянулись.
— Как это взяли? — Удивился Пашка.
— Так это! Там у нас страсть че твориться! Весь гараж шуруют. Щеглова уже задержали и направили в СИЗО. Меня к Федорцову прислал наш начальник сельпо. Звонить побоялся. Думает, КГБ егошний телефон слушает. А меня на дальний рейс послали ну и…
— Да ты короче, короче говори! — Рыкнул на него Серый.
— Короче, — выдохнул Филатов, — всем, кто был со Щегловым в Красную путь заказан. Бежать надо от нее как от огня, иначе милиция с комитетчиками заловят. И дело — труба. Так что ты, Пашка, даже и не думай вертаться в станицу.
— А чего мне вертаться? — Насупился Пашка. — У меня и мысли такой не проскользнуло.
— Как это, не проскользнуло? — Удивился Клим. — А брата хоронить разве ехать не собираешься? Меня просили тебя от этого отговорить.
— Как это хоронить? — Просипел побледневший Пашка.
Глава 32
Когда я вернулся домой после всей этой облавы, семья встретила меня спокойно. Дело в том, что только отец знал, что же было на самом деле. Света и Мама считали, что пропадал я на каких-то сборищах, проходящих в связи со всеми этими соревнованиями.
— Игорек! Да где ж ты так? — Спросила меня тогда мать, когда увидела большой кровоподтек на лице, после Гореловского удара.
— Упал с кузова, когда принимал зерно. Все хорошо. Света меня уже посмотрела.
Когда в коридоре я стянул рубаху, чтобы умыться в тазу теплой водою, а мама проходила мимо из дома куда-то во двор, то она просто ахнула, увидев мое тело.
— Божечки! Да тебя что, били, что ли?! — Бросилась она ко мне. Стала рассматривать.
Я быстро обернулся. На боках тоже синели следы побоев.
— Игорек! — Заблестели мамины глаза.
— Тихо-тихо мамочка, — я аккуратно привлек ее к себе, обнял, прижал. — Все хорошо. Ничего дурного не случилось.
— Били тебя? Били, али как?! — Голос мамы стал выше. Видно было, что плачь подошел ей под горло. — Ты с кем-то подрался?!
— Все хорошо, мама.
Дверь в дом открылась и в коридор вышел отец, держа пачку Беломора, он шуршал спичками в кармане.
— Анка, потише ты. Машка спит. У ней завтра экзамены в техникум начинаются. Не надо ее будить.
— Ты сына своего видал?! Видал, спрашиваю?!
Мама отпрянула от меня, чтобы показать отцу многочисленные ушибы на моем голом торсе.
— Да его ж кто-то лупил, как не знаю кого!
— Ань, — странно помягчел отцовский голос. — Он же взрослый уже. Ну почему ты с ним все как с птенцом?
— А как?! А как по-другому?! Для меня, — мама заплакала, — для меня он всегда будет маленький!
Я улыбнулся теплым ее слезам, потому что понимал маму. Понимал, что она чувствует, ведь сам в прошлой своей жизни успел стать отцом. Да только когда чадо твое уже взрослое, стоит его просто отпустить, а не цепляться за мнимую родителям его незрелость.
— Ма, — взял я ее тихонько за плечи. — Сядем? Расскажу я тебе все. Не переживай. Все у меня кончилось хорошо и очень даже удачно. А вот эти все синяки, это так, пустяк и ничего более. До свадьбы заживет.
Мама удивленно уставилась на меня своими глубоко посаженными, но ясными глазами. Приоткрыла губы, подернутые вокруг паутинкой морщинок. Ничего не сказала. Я снова обнял мать. Поверх ее плеча глянул на папу.
Тот улыбнулся своей грубой, но теплой улыбкой. А потом вышел на улицу. Там закашлялся под долгим стажем курильщика.
Тогда закончил я с умыванием, и вместе с мамой сели мы в коридоре, за тот самый стол, за которым Света так любила читать книжки. Рассказал я ей все — от начала и до конца, и про статуэтку, и про Кулыма, и про Щеглова с Горелым.
Глядя на то, как мама блестит глазами, как сдерживается время от времени от того, чтобы заплакать, да прячет рот в широких своих, раздавленных тяжелой работой ладонях, я решил преуменьшать самые опасные моменты, а о некоторых и вовсе замолчал.
— Так ты, значит, не послушал мой наказ, — полушепотом сказала Мама, когда я закончил. — Все равно, наперекор мне пошел. Я же просила, чтобы ты себя берег и никуда не лез. О матери ты своей не думаешь совсем… Неслухмяный…
— Ма, — улыбнулся я и переставил стул ближе к маме, сбоку стала, сел. — Ну не мог я иначе. Если бы я с милицией и с КГБ эту всю игру не затеял, могли бы умереть люди. А злодей бы и дальше продолжал обворовывать простой народ. Это ж ты понимаешь, что Щеглов делал? Щеглов сделанное чужими руками для простых людей отбирал и на том наживался. Из-за таких, как он, все потом и рухнет.
— Что рухнет? — Удивилась мама.
— Ничего, — вздохнул я. — Ничего.
Мама отвела взгляд. Я и сам отвел. Было мне очень грустно от того, что всего через каких-то двадцать лет, рухнет тот мир, в котором, хоть и сохранялось зло, но все же людям жилось спокойнее и теплее.
— А не рассказывал я тебе ничего, мама, чтобы не беспокоить. Я же тебя знаю. Знаю, что ты спать не сможешь, есть не сможешь, на работе тяпку не удержишь, если будешь знать, что я с милицией за бандитами гонялся. Не хотел я тебя беспокоить. А выступить против негодяев я должен был.
— А что же мне делать? Мне что делать, Игорь? Я себе теперь всегда буду душу рвать, когда ты на работу уходишь. А вдруг с тобой там что-то приключиться, а я и знать не буду!
— Понять, ма. Тебе надо понять.
— Что понять-то?! Что понять?! — Вопросила она и с мольбой заглянула мне в глаза.
Мы замолчали. Услышали, как подымается по сходням отец, как возвращается на веранду, увидели, как входит в коридор. Кинув на нас осторожный взгляд, он не побеспокоил, а только тихонько прошел в дом.
— Понять, что я тебя очень люблю. И всегда буду любить, и в двадцать, и в шестьдесят. Уж поверь, я знаю.
Мама не прерывала, а только продолжала внимательно смотреть. Лицо ее было таким удивленным, каким, казалось мне, я никогда ее не видел.