Шофёр
Шрифт:
– Мамой клянусь, – Давид Геловани, заместитель Коробейникова, перекрестился, – на сегодня нет ничего, мы заявки до часу дня получаем. Как только что-то появится, клиент твой, многие именно на вечер машину с водителем заказывают. Но! Если свободных шоферов не будет.
И он важно поднял указательный палец вверх.
Травин пожал Давиду руку, сдавив чуть сильнее, чем обычно, и отправился обедать. Не получилось заработать извозом, всегда оставалась товарная станция или, как вариант, ресторан. Мысли на короткое время вернулись к военному со шрамом, но зацикливаться на этом Сергей не стал – если неприятности случатся, то он найдёт, как с ними
Возможность поработать на прокатной машине появилась в среду, Геловани сам спустился в цех и торжественно вручил Травину мятый листочек бумаги.
– Держи, дорогой, – торжественно сказал он, подменяя гласные и смягчая шипящие, в особых случаях у Давида усиливался кавказский акцент. – Хороший заказ, как для себя берёг. Завтра в четырнадцать нуль-нуль, на шесть часов, ровно шесть целковых получается.
– Как в два? У меня смена.
– Смена-шмена, берёшь? Человек тебя просил.
– Что ты мне тут заливаешь? – Сергей отобрал листочек. – Говоришь, у тебя заказали машину с водителем, и именно со мной? А ну давай подробнее.
На лице Геловани проступила растерянность, он уже понял, что зря сболтнул про желание клиента, заказ после этих слов одолжением Травину уже не выглядел.
– Позвонил мужчина один, – сказал он, пытаясь подгадать, как повернуть всё в свою пользу, – в заказ такси, говорил, мол, шоффер меня возил от вокзала в гостиницу, такой хороший, как фамилия, скажи. Дату назвал, время и номер машины. А как узнал, что ты таксомотор больше не водишь, хотел уже отказаться, но я ему про прокат сказал. Возьми, дорогой, говорю, Травина с машиной, три рубля в час всего, шесть часов – два червонца, и авиационный бензин по оптовой цене. Нет, берёшь или да?
– Или да, – Сергей кивнул, – спасибо тебе, Давид, сочтёмся.
И пошёл к старшему мастеру, договариваться насчёт дополнительных часов перед сменой, работы в цеху всегда хватало.
Ковров в который раз пересматривал бумаги, вытащенные из шкатулки. Навыки, отработанные за много лет, пригодились и на этот раз, сложенный листок бумаги незаметно для чужих глаз спрятался в манжете, и Радкевич ничего не заподозрил.
На листочке, доставшемся Радкевичу, была нарисована карта Москвы, художник старательно вывел Москва-реку и основные дороги, и следы его работы отпечатались на втором листе. Но нажимал он на грифель не слишком усердно, многие детали оказались неразборчивы. Три чётких кружка и следы ещё двух, рядом с ними цифры через чёрточки и знак дроби, явно – даты, различить, что конкретно написано, не удавалось. Под датами автор схемы написал круглые числа, здесь он нажимал карандашом сильнее. Пять чисел от двух тысяч восьмисот до трёх тысяч шестисот в сумме давали шестнадцать тысяч, рядом с каждым числом стояла приписка «имп», что значило, по нехитрым подсчётам, тринадцать пудов золота в пятнадцатирублёвых монетах царской чеканки.
Второй лист всё ставил на свои места, на нём аккуратным круглым почерком с ятями и фитами было написано:
«Дорогой брат, надеюсь, что увижу тебя по возвращении. Если со мной что-то случится из несчастий, ты уж проведай наших родственников и Лене накажи. Люди они одинокие при жизни были, кроме нас, позаботиться о могилках некому.
Лялин Модест Петрович, статский советник, захоронен на Немецком кладбище рядом с
Бессонов Аркадий Ионович, земский врач, захоронен на Алексеевском кладбище, помер 18/IX-1877, оставил наследство в 3200 зол. империалов.
Пяткин Фёдор Кузьмич, из мещан, захоронен на Медведковском кладбище, помер 22/IX-1905, оставил наследство в 3200 зол. империалов.
Суворов Владимир Степанович, из дворян, захоронен на Борисовском кладбище, помер 14/X-1899, оставил наследство в 3200 зол. империалов.
Меняйло Лука Нилович, из купцов, захоронен на Сетуньском кладбище, помер 5/IV-1912, оставил наследство в 2800 зол. империалов.
Будь осторожен, времена нынче лихие, и охотников на чужое добро много приходится. А уж если чего из наследства не найдёшь, значит, и не было его, профукали, как наш дядюшка-игрок».
Почерк на записке отличался от того, что на карте, и сам лист был захватан пальцами, даже жирные отпечатки остались. Видимо, его много раз доставали и перечитывали, а потом тот, кто это сделал, уже нарисовал схему, положив её на первоначальный текст.
Элементарная осторожность заставляла не торопиться. Оригинал рисунка был у Радкевича, тот мог начать свои поиски, а обнаружив конкурента, догадался бы, что это – Ковров. А Азалов-Радкевич Коврову был необходим, задание, полученное от ОГПУ, никуда не делось.
И всё же Николай не утерпел, воскресным утром съездил на Немецкое кладбище, прогулялся до могилы статского советника Лялина, заодно осмотрел близлежащие захоронения. Прямо через заборчик находился погост семьи Пилявских, герба Пилава. Сам герб совпадал с тем, что был изображён на шкатулке, а младший по возрасту покойник, Станислав, захороненный три года назад, идеально подходил на роль приятеля Радкевича. Ковров договорился сам с собой, что если через неделю царский офицер никак себя не проявит и насчёт кладов не почешется, то он сам съездит и проверит одну из могил. Не утерпел и решил, что до четверга и так слишком долго ждал.
Молодой человек, который вёз его от вокзала до гостиницы, показался Коврову знакомым, но произошедшие события отодвинули эту встречу на второй план, а тут как раз понадобилась машина, не повезёшь же на трамвае два-три пуда золотых монет. Николай позвонил в таксопарк, чтобы выяснить, как звали того шофера, и предположение одно проверить.
– Сергей Травин, – ответили ему на том конце провода, – только сейчас он в таксомоторе не работает, переведён в техники. Временно. Но вы, товарищ, можете выбрать любого другого шоффера.
Ковров уточнил, может ли он в качестве исключения взять машину именно с Травиным, получил положительный ответ от подключившегося к разговору мужчины с кавказским акцентом и заказал прокатный экипаж на четверг, на два часа дня.
К двум часам четверга Травин предпринял две попытки помириться с Симой. С утра он принёс в приемную Коробейникова коробку шоколадных конфет, протянул их машинистке, сел на угол стола и сделал грустные глаза. Сима, ни слова не говоря, швырнула конфеты в ящик стола – с Сергеем она общаться не желала, но и от сладостей отказываться не собиралась. И указала пальцем на дверь.