Шофферы или Оржерская шайка
Шрифт:
И он глубоко задумался, потом вдруг поднял голову.
– Ба! – сказал он. – Прежде чем на что-нибудь решиться, надобно посмотреть, стоит ли мне из чего выбирать? Где-то мои дураки?…
И сняв башмаки, которые делали много шума в этой полуразрушенной комнате, где при малейшем движении все скрипело, он пошел и тщательно загородил мебелью дверь в коридоре, потом погасил все свечи кроме одной и отворил окно, выходящее в парк. Он три раза провел свечой по воздуху сверху вниз; вслед затем погасил и эту свечу, как все прочие.
Едва успел он подать этот сигнал, как услыхал невдалеке отлично подделанный крик ночной птицы.
– Хорошо! – сказал Бо Франсуа.
Несмотря на холод, он высунулся из окошка и стал ждать.
В нескольких футах от этого окна были поставлены огромные бревна, поддерживавшие подмостки, устроенные тут для ремонта наружной стороны этой части здания. Бо Франсуа улыбаясь глядел на них.
– Право, – бормотал он, – нам предоставляют всевозможные удобства, чтоб овладеть, когда нам только вздумается, этой старой развалиной.
Что-то вроде свиного хрюканья, раздавшееся внизу, привлекло его внимание.
– Лангжюмо, это ты?
– Я, Мег.
– Ну так влезай, здесь нам удобнее разговаривать.
И тотчас же главное бревно тихонько закачалось, из чего можно было заключить, что какое-то тяжелое тело подымалось вверх по его шероховатой поверхности; наконец, послышалось прерывистое дыхание и темная фигура неподвижно остановилась наравне с окном, у которого стоял Бо Франсуа.
– Я пришел, Мег, – проговорил задыхавшийся голос, – какие будут приказания?
Говорившему, казалось, было очень неудобно, и он имел сильное желание окончить поскорее разговор, но Бо Франсуа притворился, будто ничего не замечает.
– Нам некуда торопиться, – лукаво начал он, – черт возьми, Лангжюмо, какой ты нынче стал ловкий, с тех пор как женился! Честное слово, ты лазишь, как белка… Но скажи же ты мне, сколько вас тут внизу?
– Мег, – ответил Лангжюмо, у которого, по-видимому, моральное его затруднение увеличивало физическое, – я не хотел бы вредить товарищам, между тем…
– Гм, это что? – спросил свирепый атаман, глаза которого несмотря на темноту, сверкнули фосфорической искрой. – Еще раз, сколько вас тут?
– Нечего делать! Всего пять человек, Мег, считая тут и Борна де Жуи, который, как сами знаете, не на многое куда годится.
– Пять, а вас должно было быть восемь… Куда делись остальные?
– Я не… я не знаю, Мег. Но, простите, тут очень неловко сидеть, Мег, и мне дольше не продержаться.
И Лонгжюмо начал уже было спускаться, как страшное проклятие атамана снова остановило его.
– Кто эти трое, которых нет? – спросил Бо Франсуа.
Но, несмотря на сильное свое нежелание, он должен был назвать виновных; это оказались: Гро-Норманд, Сан-Пус и Санзорто.
– Где же они могут быть в настоящее время?… – спросил Бо Франсуа.
– Послушайте, Мег! Не следует, может, так уж их осуждать, – ответил Лангжюмо, который, как добрый товарищ, хотел как-нибудь смягчить вину отсутствующих. – В этом проклятом парке чертовски холодно, а день был тяжелый. Наши люди тотчас же и смекнули, что дела ночью не будет. Видите ли, нас слишком мало, чтобы пробовать осаждать замок, к тому же и из деревни могут услышать, а там еще остались два вассеровских жандарма, не говоря о мужиках, которые захотят, конечно, присоединиться. Вот поэтому-то, зная вашу осторожность, они и порешили между собой: "Сегодня вечером ничего не будет!", а так как они совсем замерзли, то Гро-Норманд и Санзорто пошли погреться в один из соседних кабаков да верно там и напились. Что касается до Сан-Пуса, у него, кажется, завелось знакомство здесь неподалеку на ферме, я предполагаю…
– Хорошо, – перебил его Бо Франсуа, – я научу этих негодяев дезертировать. Получат палки, да еще от меня самого.
Между тем, произнося это решение, атаман вовсе не казался столь свирепым, как того следовало ожидать ввиду важности вины. Лонгжюмо, терпевший в это время пытку, сидя на своем бревне, почти со стоном опять начал'
– Так, Мег, какие же будут приказания?
– Уверен ли ты, что два вассеровских жандарма здесь в деревне?
– Совершенно уверен. Борн их видел. Кроме того, еще меревильский франк нам говорил, что Вассер рыщет здесь по окрестностям и с минуты на минуту может вернуться в деревню.
– В таком случае, – проговорил как будто сам с собою Бо Франсуа, – конечно, нечего уж тут и думать действовать силой в эту ночь, нас так мало… но, – прибавил он, кусая себе губы, – по мне и так будет ладно… Я один и без шума сделаю то, что нужнее всего сделать в настоящее время, остальное само собой придет. – Потом, обратясь к Лонгжюмо, он прибавил: – Вы все оставайтесь тут внизу около этих подмостков, сидеть молча, неподвижно до нового приказания. Если я вам покажу зажженную свечу, как сейчас сделал, то это будет значить, что вас мне более не нужно, и вы можете идти греться и спать где хотите. До этого же не шевелитесь и будьте внимательны. Завтра сбор на всегдашнем месте сходки. Понял ли?
– Да, Мег, – ответил тот, живо спускаясь вниз, и вскоре свободный вздох его доказал, что он благополучно добрался до земли.
Бо Франсуа тихо запер окошко.
– Итак, уж если мне нечего выбирать, то поторопимся к тому, чего отложить нельзя. Ну, господин Лафоре, потягаемся!
Бо Франсуа подошел к двери, за которой спал нотариус и, приложив ухо к скважине, долго и молча слушал.
Большая часть ночи уже прошла, во всех окнах замка огни один за другим давно погасли, и во всем этом старинном доме царствовала мертвая тишина; только по временам северный ветер с каким-то заунывным воплем вертел заржавевшие флюгера на крыше.
Нотариус Лафоре спал легким, болезненным сном, полным видений; а лихорадочно багровый цвет лица его свидетельствовал о сильном волнении, пережитом им в этот вечер. Разбуженный шумом передвигаемой около его кровати мебели, он конвульсивно поднялся и чуть слышно произнес:
– Кто там, чего от меня хотят?
– А, наконец-то вы, господин Лафоре, проснулись, -сказал кто-то очень осторожно около него, – и прекрасно! Очень рад, что могу наконец поговорить с вами…
Бедный нотариус, мысли которого еще не совершенно прояснились, живо отдернул занавеску, чтобы посмотреть, что за личность пришла с ним говорить в ночное время. Слабый свет от мерцавшей на камине лампы сгущал еще более темноту в остальной комнате. Вдруг к нему явилась человеческая фигура, высокого роста и насмешливо спросила: