Шофферы или Оржерская шайка
Шрифт:
– Каким?
– С таким, что в продолжение этих трех дней вы воздержитесь от всякого предосудительного поступка, от всего порицаемого законом, в противном случае я буду считать себя свободным от обязательства… Но позвольте мне думать, Готье, что не все еще добрые инстинкты замерли в вашей душе! Умоляю вас, именем вашего отца, именем почтенного семейства, которому угрожает позор, не отворачивайтесь от доброго, честного пути, открывающегося перед вами! Бог, так же как и общество…
– Ну полно, – грубо перебил его Бо Франсуа, как будто не считая уже более нужным скрываться, – я никогда не любил ни проповедей, ни трогательных фраз! Теперь, господин Ладранж, я спешу идти; уверены ли вы, что эти люди, собранные вами в сенях, не сделают мне какой-нибудь неприятности?
– Они не знают, зачем их потребовали сюда, и видят в вас нашего гостя.
– В таком случае, отчего бы вам не проводить меня до ворот замка? Это удалило бы всякое подозрение насчет ссоры между нами.
– Пожалуй, – ответил Ладранж, бывший не прочь присмотреть за своим опасным родственником до последней минуты его пребывания тут.
Бо Франсуа взял свой плащ, и оба вышли из кабинета и дошли до большой лестницы, на верху которой им попалась навстречу Мария, расстроенная, в пеньюаре, с глазами еще мокрыми от слез. Из болтовни прислуги она узнала о случившемся и искала Даниэля, чтобы расспросить его о подробностях смерти Лафоре. Сначала она не заметила Бо Франсуа, стоявшего сзади Даниэля и немного в тени.
– Друг мой, какой несчастный случай! – грустно, почти со слезами говорила она Ладранжу. – Кто мог ожидать этого вчера вечером? Уж не дурное ли это предзнаменование, Даниэль, в самый день нашей свадьбы?
– Тут нет никакого предзнаменования, милая Мари, -ответил Даниэль, беря за руку молодую девушку, – но это один из тех ударов судьбы, которые надобно уметь переносить с покорностью… Послушайте, моя радость, идите назад в свою комнату и не оставляйте вашу мать, для которой это известие может иметь опасное последствие; сейчас я вернусь к вам обеим…
Мария вздохнула и пошла было назад, когда услышала позади себя тихий, грустный голос:
– Прощайте, мадемуазель де Меревиль! Пусть небо ниспошлет вам всевозможное счастье!
Молодая девушка быстро обернулась и узнала Готье.
– Как! – удивленно и с упреком спросила она, – вы таким образом оставляете нас, мы с мамой надеялись…
– Обстоятельства того требуют. Вот господин Ладранж подтвердит вам, что я не могу оставаться здесь ни минуты более!
Даниэля поразила наглость негодяя, он сердито взглянул на него. Мария заметила это и, приписав замешательство, высказанное Бо Франсуа, какой-нибудь сцене ревности своего жениха, прибавила:
– Даниэль, конечно, не оправдывает такой поспешности; так же, как и мы, он хорошо ценит вашу деликатность и ваше бескорыстие. Но мы, надеюсь, скоро увидимся?
– Да, да, обещаю вам это, прелестная кузина, и тогда, может быть…
Даниэль не выдержал долее и, бросившись между этим чистым, невинным созданием и негодяем, запятнанным уже людским правосудием, он в исступлении вскрикнул:
– Мария, Мария, молите Бога, чтобы вам никогда более не встречать его!
И вне себя, схватив Бо Франсуа за руку, он вытащил его на лестницу, оставя мадемуазель де Меревиль в изумлении от этой непонятной для нее дерзости.
Проходя большой комнатой, где находились жандармы и прислуга, вставшие все с почтительным поклоном при появлении Даниэля, Бо Франсуа нарочно небрежно опершись на руку хозяина дома, еще раз с торжествующим видом прошел мимо людей, позванных арестовать его. Даниэль дрожал от злости, но молча шел вперед.
В конце двора они остановились. Прежде красивая железная решетка, бывшая тут и украденная во время революции, была заменена простым деревянным забором. Даниэль отпер крепкую калитку, заменявшую ворота.
– Уходите, уходите! – проговорил он задыхающимся голосом, – и не пробуйте сдержать обещания, данного вами сейчас мадемуазель де Меревиль. Если когда-нибудь вы посмеете явиться сюда, под каким бы то ни было предлогом, то вы будете тотчас же арестованы.
Но к Бо Франсуа уже возвратилась вся его нахальная самоуверенность.
– Кузен Даниэль, – сказал он,– вы хорошо сделаете, если хорошо подумаете, прежде чем поступите подобным образом. Еще раз говорю вам, подумайте… и послушайте… здесь ведь можно свободнее говорить, чем у вас там наверху, в вашей комнате, возле которой находится около дюжины гайдуков; итак – послушайте: вы настолько, насколько и я, заинтересованы в том, чтобы меня не ловили.
– Я? – вскричал Даниэль, покраснев от досады. – Не смейте повторять подобной дерзости или, клянусь вам, никакое соображение не остановит меня предать вас правосудию.
– Но вы не понимаете, в чем дело, – сказал Бо Франсуа, – послушайте, кузен Даниэль, перед расставаньем поговорим по-приятельски, насколько это возможно. Я допускаю, что я беглый, как вы в том уверены, и что вы велите меня схватить, прекрасно. Но тогда первым же моим делом будет открыть моих соучастников, а я могу набрать их из разных обществ и при разнообразных положениях в свете. Что помешает мне в числе прочих назвать человека, из моего собственного семейства, согласившегося преднамеренно закрывать глаза и в случае нужды даже помогать мне, находя в том свою выгоду?
– Меня? Да это сумасшествие!
– Вы думаете? А припомните прошлое и подумайте, нельзя ли его перетолковать против вас… Разве даром мои люди и я выручили вас и ваших родственниц на Гранмезонском перевозе? Разве даром такой бедняга торгаш, каким я кажусь, согласился бы уступить десять тысяч экю мадемуазель де Меревиль, вашей будущей супруге? Разве безо всякой причины получили бы вы сами, того не подозревая, может быть, дорогие подарки? Нет, милый мой Ладранж, никто и никогда этому не поверит; а, между тем, многие видели, каким постоянным покровительством вознаграждали вы меня за все эти услуги; действительно, не вы ли сами в здании юстиции в Шартре, спасли меня от когтей этого сумасшедшего Вассера? Не сами ли вы сейчас проводили меня мимо всех этих людей, казавшихся весьма расположенными схватить меня? Сообразите-ка все это, кузен Даниэль, и скажите, не прав ли я, думая, что вы слишком скомпрометируете себя, поступив со мной строго?