Шоковая терапия
Шрифт:
–Ну, можно, в принципе, – протянула Вероника, и у меня отлегло от сердца. Хотя в том, что свободные средства у моей бывшей коллеги имелись, я не сомневалась: работа в методотделе являлась для нее в большей мере возможностью доказать обеспечивающему семью мужу собственную значимость. Веронике нравилось строить из себя независимую женщину, хотя всем вокруг было великолепно известно, что ее оклад не покрывает даже затрат на косметику.
–Спасибо, Верунь, – воспрянула духом я, – если я рано утром к тебе подскочу, нормально? Не разбужу?
–Да не за что, – снисходительно усмехнулась Вероника, – только ты в универ подъезжай, ладно, я там
–Как удобно тебе, – я закусила губу, но выдвигать условий не стала. Хочет организовать развлекательное шоу для всего отдела – на здоровье. В конце концов еще классик утверждал, что бедность – не порок, стыдиться мне нечего. Я не виновата, что правительство довело страну до ручки, девальвировало национальную валюту и вышвырнуло на улицу тысячи людей? Я была хорошим сотрудником, и любому здравомыслящему человеку очевидно, что сократили меня совершенно несправедливо, а, следовательно, стыдиться надо тем, кого спасла мохнатая лапа в руководстве вуза.
–Тогда договорились, – подвела итог Вероника, – жду тебя на турникете около восьми. Как раз с девчонками увидишься, хоть на бегу, но поболтаем.
–С преогромным удовольствием, – невнятно пробормотала я, – еще раз спасибо, пока!
Я знала, что в это самое мгновение Вероника уже обзванивает весь курятник, чтобы ни одна из клуш не опоздала к назначенному времени. Утром бывшие коллеги обступят меня со всех сторон и примутся наперебой кудахтать, как жестоко со мной обошлась судьба. Обязательно спросят, почему я не обращусь за помощью к своему парню, а, услышав, что мы с Артемом больше не живем вместе, дружно захлопают крыльями и начнут выпытывать, что послужило причиной расставания. Ну и пусть квохчут сколько угодно, настанет и на моей улице праздник, они еще будут от зависти умирать, когда я выложу в соцсети фотографии с горнолыжного курорта в Австрийских Альпах.
–Где тебя носит? – с порога накинулась на меня Илона, – мы с мамой уже заколебались посуду мыть.
–Особенно ты, бедная, перетрудилась, – огрызнулась я, – смотри, выйдешь замуж за своего Джафара, будешь с утра до вечера кастрюлями греметь.
–Ш-ш-ш, тихо! – молниеносно зажала мне рот сестричка, – отец может услышать.
–Ладно, молчу, – примирительно кивнула я, – только шила в мешке всё равно не утаишь.
–Без сопливых гололед, сама разберусь, – отмахнулась Илона, – иди на кухню, там мама зашивается, Доволен твой Игон?
–Вполне, за исключением твоих воплей «You must drink!» которые звучали примерно также угрожающе и зловеще, как «You must die!» – фыркнула я, расстегивая молнию на пуховике, – а ты, кстати, знаешь, что в исламе алкоголь находится под строжайшим запретом? Или ты, что называется, перед смертью не надышишься?
–Успокойся, блин, уже! – ультимативно потребовала сестренка, – не так уж много я и выпила, совсем чуть-чуть, для настроения. Мужчины любят веселых женщин с небольшими милыми недостатками, а не всех из себя правильных училок вроде тебя. Прими на заметку, а то Игон быстро сбежит от тебя к кому-нибудь попроще!
–На это раз уже я попрошу тебя не лезть в мои отношения, – отбила подачу я, – вы со стола все убрали?
–Осталось только скатерть снять, спроси у мамы, куда ее положить – моментально потеряла интерес к предмету разговора Илона и мрачным шепотом предупредила, – и держи язык за зубами насчет Джафара, поняла? Я сама подготовлю родителей, нечего им все сразу вываливать.
ГЛАВА XXI
На другой день ровно без четверти восемь я, как штык, стояла на университетской проходной, и толком не знала, так ли уж сильно я сожалею о том, что мне больше никто не принуждает тратить свои законные выходные на бесполезное бумагомарательство в преддверии очередной министерской проверки. С одной стороны, сокращение повергло меня в бездонную пучину нищеты, где я и поныне отчаянно барахталась в поисках источника к существованию, а с другой – я вырвалась из бюрократического плена, освободилась от оков подхалимства, а заодно избавилась от ежедневной необходимости поглубже забиваться в дальний угол, чтобы до моих несчастных ушей долетал минимальный процент непрерывных обсуждений чужих мужей. Да, мне было очень плохо без стабильной работы с невысоким, но регулярно выплачиваемым окладом, однако, при этом я замечательно себя чувствовала вдали от склочного коллектива и процветающего лизоблюдства. Не находись я сейчас в настолько тяжелых жизненных обстоятельствах, ноги бы моей в этой клоаке не было, однако, иного варианта поправить крайне шаткое материальное положение я при всем желании не видела.
На мою удачу, сотрудником я была до такой степени неприметным, что львиная доля пробегающих мимо бывших коллег элементарно не узнавала меня в лицо: ну стоит себе и стоит у турникета какая-то мымра в бесформенном пуховике, мало ли кто, может, вообще заочница пришла хвосты подтягивать. Думаю, если поймать на ходу первого встречного и спросить, помнит ли он Марту Суханову из методического, положительный ответ дали бы лишь те, кто сидел со мной в одном кабинете: все прочие вузовские работники никогда особо не задавались вопросом, как зовут ту серую мышку, которая вечно шебуршится в своей норке, с головой утонув в учебной документации.
Зато Веронику Маленкову прямо, как ту Любочку из стихотворения Агнии Барто, в университете знали все. Благодаря родственным связям Вероника была вхожа непосредственно в ректорат и получала информацию непосредственно из первых уст: грядущие нововведения в образовательном процессе, точная дата перечисления зарплаты, прибытие комиссии из столицы – старший методист губкой впитывала стратегические данные и охотно делилась ими за чашечкой чая, поэтому за право отобедать с ней за одним столом иногда разворачивались настоящие баталии. Я в подобных сражениях участия никогда не принимала, однако, все равно пользовалась определенными привилегиями: Вероника была патологически ленива, а должность старшего методиста предполагала внушительный объем работы, и в роли палочки-выручалочки выступала как раз ваша покорная слуга. Когда начальница начинала истошно вопить о срыве плана, а отлично понимающая, что над ней не капает, Вероника лишь театрально закатывала глаза, я молча брала папки и скрупулезно сверяла учебную нагрузку. Доброго слова, а тем более заслуженной премии, мне отродясь не перепадало, но шишки на отдел, естественно, не сыпались, так как все задания в итоге сдавались в срок. Мой вклад в общее дело Вероника не то, чтобы ценила, но во всяком случае, осознавала, и даже искренне расстроилась моему уходу. Уверена, что у нее имелась реальная возможность вступиться за меня перед проректором, но Вероника предпочла лишний раз не напрягаться, с таким уж кредо она шествовала по жизни.
Конец ознакомительного фрагмента.