Шолохов
Шрифт:
Шолохов в этом своем письме свидетельствует о том, что нынче из той эпохи обычно замалчивают, — как честные партийцы отказывались становиться винтиками «карательной машины»: «На районном партийном собрании подавляющее большинство коммунистов, знавших Красюкова на протяжении ряда лет совместной работы в р-не, голосовали против исключения, т. к. причины таинственного ареста никому не были известны. РК не мог дать объяснений по этому поводу. (Из 104 членов партии голосовало против исключения 91)…»
Кто знает, может, как раз в
Писатель отверг для себя возможность даже в годы террора писать конец романа как соцреализмовский лубок!
При всем этом в четвертой книге романа он правдиво описал и настоящих коммунистов, отдающих жизнь за свои идеалы: «До красноармейцев оставалось не более полусотни саженей. После трех залпов из-за песчаного бугра поднялся во весь рост высокий смуглолицый и черноусый командир. Его поддерживала под руку одетая в кожаную куртку женщина. Командир был ранен. Волоча перебитую ногу, он сошел с бугра, поправил на руке винтовку с примкнутым штыком, хрипло скомандовал:
— Товарищи! Вперед! Бей беляков!
Кучка храбрецов с пением „Интернационала“ пошла в контратаку. На смерть» (Кн. 4, ч. 7, гл. II).
Почему победили красные? В последней книге «Тихого Дона» Шолохов живописует сцену, когда Григорий Мелехов (воевавший в то время на стороне белых) оказался в одном застолье с англичанином Кэмпбеллом и при нем поручиком-переводчиком. Поручик говорит Григорию:
«— Кэмпбелл не верит, что мы справимся с красными.
— Не верит?
— Да, не верит. Он плохого мнения о нашей армии и с похвалами отзывается о красных.
— Он участвовал в боях?
— Еще бы! Его едва не сцапали красные…
— Чего он лопочет?
— Он видел, как они в пешем строю, обутые в лапти, шли в атаку на танки… Он говорит, что народ нельзя победить. Дурак! Вы ему не верьте.
— Как не верить?..
— Он пьян и болтает ерунду. Что значит — нельзя победить народ? Часть его можно уничтожить, остальных привести в исполнение… Нет, не в исполнение, а в повиновение…» (Кн. 4, ч. 7, гл. XIX).
«О мыслях про самоубийство»
Наконец-то в Союзе писателей вспомнили о Шолохове. Владимир Ставский (после смерти Горького стал генеральным секретарем) примчался в Вёшенскую. До него донеслись слухи о неблагополучии в жизни давно знакомого коллеги. Вернулся в Москву и отправил Сталину большое письмо. В нем — стремление спасти Шолохова. Но не безогляден порыв. Здесь коварная дипломатия, и «сгущение красок», и даже доносы. Так, увы, приспособился жить этот писатель. Не Шолохов!
«В ЦК ВКП(б). Секретно. Тов. СТАЛИНУ И. В.
В связи с тревожными сообщениями о поведении Михаила Шолохова я побывал у него в станице Вёшенской.
Шолохов не поехал в Испанию на Международный конгресс писателей. Он объясняет это „сложностью своего политического положения в Вёшенском районе“.
М. Шолохов до сих пор не сдал ни 4-й книги „Тихого Дона“, ни 2-й книги „Поднятой целины“. Он говорит, что обстановка и условия его жизни в Вёшенском районе лишили его возможности писать.
Мне пришлось прочитать 300 страниц на машинке рукописи IV книги „Тихого Дона“. Удручающее впечатление производит картина разрушения хутора Татарского, смерть Дарьи и Натальи Мелеховых, общий тон разрушения и какой-то безнадежности, лежащей на всех трехстах страницах; в этом мрачном тоне теряется и вспышка патриотизма (против англичан), и гнева против генералов у Григория Мелехова.
М. Шолохов рассказал мне, что в конце концов Григорий Мелехов бросает оружие и борьбу.
— Большевиком же его я делать никак не могу.
Какова же Вёшенская обстановка у Шолохова? Три месяца тому назад арестован б. секретарь Вёшенского райкома ВКП(б) Луговой — самый близкий политический и личный друг Шолохова. Ранее и позднее арестована группа работников района (б. зав. РайЗО Красюков, б. пред. РИКа Логачев и другие) — все они обвиняются в принадлежности к контрреволюционной троцкистской организации.
М. Шолохов прямо мне заявил:
— Я не верю в виновность Лугового, и если его осудят, значит, и я виноват, и меня осудят. Ведь мы вместе все делали в районе.
Вспоминая о Луговом, он находил в нем только положительные черты; особенно восхвалял ту страсть, с которой Луговой боролся против врагов народа Шеболдаева, Ларина и их приспешников.
С большим раздражением, граничащим со злобой, говорил М. Шолохов:
— Я еще не знаю, как передо мной обернутся нынешние работники края. Приезжал вот 2-й секретарь — Иванов Иван Ульяныч, два дня жил, вместе водку пили, разговаривали;
как он хорошо говорил. Я уже думал, что он крепче Евдокимова, а вот он врагом народа оказался, арестован сейчас! Смотри, что делается! Гнали нас с севом, с уборкой, а сами хлеб в Базках гноят. Десятки тысяч пудов гниют под открытым небом!