Шопинг с Санта Клаусом. Любовные игры по Интернету
Шрифт:
– Подбирать? – удивилась Дарюха.
– Отбигать! – поправил Митрич и стал закатывать рукава замусоленного ватника.
– А сейчас наш астролог Варфоломей Звездопадов расскажет, уважаемые радиослушатели, кому что сулит главное новогоднее животное. Итак, козероги!
– Козлы! – с ненавистью сказал старлей Сергей Горохов и щелкнул тумблером, выключая приемник.
Главное в округе новогоднее животное, занесенное в устные народные святцы под именем Полкаш Вонючка, уже определило судьбу сержанта на всю ближайшую неделю. Глава УВД Сероземского сельского округа полковник милиции Вонюков лично подписал распоряжение
Если вдуматься, Сереге не на кого было сердиться, кроме себя самого, – в новогоднюю сказку он вляпался по собственной глупости, точнее, по причине избыточного внимания к приказам начальства в лице все того же Вонюкова. В самом начале осени, когда на День округа в Сероземской торжественно открыли памятник Расказаченному Станичнику, полковник распорядился установить вблизи монумента милицейский пост для охраны устроенной вокруг памятника клумбы: некоторые потомки Расказаченного Станичника, к сожалению, имели общественно вредную привычку к неправедной прихватизации народного добра садово-паркового назначения. Полковник, строго предупрежденный о персональной ответственности главой района, застращал личный состав управления прозрачной угрозой:
– Ежели опять какая-нибудь сволочь мраморную плитку с бордюра сколупнет, дерн срежет, цветочки повыдергает или, не дай бог, голубые, прости господи, ели выкопает, я это все найду и знаете, куда засуну?
«Ясно, что не в клумбу!» – поняли смышленые подчиненные и приготовились тщательно охранять и травку, и цветочки, и особенно елочки, которые по причине своей крупногабаритности и колючести были бы особенно некомфортны в режиме воспитательно-карательного засовывания.
Несмотря на наличие охраны, одна из четырех поднадзорных елей исчезла ранним утром, когда утомленный вахтой сержант Петров «закрыл глаза на одну минуточку». Причем пропажу заметил не кто-нибудь, а именно старший лейтенант Горохов, навестивший священный монумент на рассвете с прозаической целью – накопать червей, во множестве содержащихся в щедро удобренной почве вип-клумбы. Далее в планах старлея, получившего законный выходной, стояла фантастическая рыбалка на зарыбленном пруду, однако при виде квадратной ямы в земле Серега напрочь забыл про удочки. Местоположение ямы в одном строю с тремя елочками ясно говорило, что ее создатель копал на клумбе отнюдь не червей.
Поспешно и безжалостно разбуженный сержант Петров ужаснулся перспективе и уговорил старлея Горохова не поднимать тревогу. Вместо этого два доблестных милиционера на личном автомобиле старшего лейтенанта рванули в ближайший лесопитомник и за две бутылки водки, приготовленные Гороховым для рыбалки, выторговали себе у сторожа эксклюзивное право выкопать одну елочку. Лопата, спасибо рыбацкой предусмотрительности старлея, у них была своя, так что третью поллитру милиционеры сберегли и позднее распили за благополучное завершение операции.
В половине восьмого утра статус-кво на поруганной клумбе был восстановлен – елочек снова стало четыре. А в половине девятого бригада озеленителей с лопатами и новой елью взамен неприжившейся и тихо удаленной ими ночью огласила центральную площадь удивленными возгласами и уместными, но нежелательными вопросами. Не меньше двух недель после этого при появлении сержанта Петрова и старлея Горохова сероземские милиционеры фальшивыми от подавленного смеха голосами напевали: «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…».
Будь на то Серегина воля, он собственноручно скосил бы все елки в радиусе километра от станицы отцовской бензопилой!
Тем более муторным и противным стало для него спецзадание по патрулированию двух га лесопитомника, где зеленели молодые пицундские сосны и голубели, черт их подери, ненавистные старлею ели.
– Штоять, шуки, гуки ввегх! – хрипло проорал грубый мужской голос с характерным речевым дефектом алкогольного происхождения: крикун глотал звуки, превращая фразу в кроссворд.
Вдобавок он еще картавил и шепелявил!
Не будучи уверенной, что поняла сказанное правильно, я обернулась на крик и удивленно спросила:
– Что, простите?
– Я тя прощу! Я тя щас так прощу по башке, что мало не покажется! – доверительно пообещала дюжая красномордая тетка в обтрепанных спортивных штанах и жутко грязном свитере с прорехами, сквозь которые виднелась полосатая матросская тельняшка.
Прозвучало это убедительно, к тому же мадам уже высоко занесла правую руку с зажатой в ней бутылкой из-под шампанского. Я ойкнула и попятилась.
– Гуки, шуки! – продолжал орать дефективный.
Выглядел он устрашающе – как Франкенштейн из мира животных: красный нос тукана, глазные впадины расцвечены «под панду», в косматой бороде крошки и какой-то цыплячий пух. Разинутый в крике рот демонстрировал тотальную нехватку зубов. В руке монстр держал большой зазубренный нож.
Жуткая парочка до того напоминала безобразно спившихся и опустившихся Лису Алису и Кота Базилио, что я ассоциативно покосилась на Васю-Пьеро. Мой спутник уже стоял с поднятыми руками, и я со всей определенностью поняла, кому вот-вот достанется роль несчастного простака Буратино, под бандитским нажимом расстающегося с золотыми монетами.
– Кошелек или жизнь! – подтверждая мою догадку, сказала мадам с бутылкой.
Свободной рукой она вырвала у меня бювар с немецким контрактом и не глядя сунула его в обширную прореху свитера, плотно зафиксировав добычу между вязаным полотном и тельняшкой.
– Послушайте, уважаемые! – возмутилась я (не опуская, впрочем, поднятых рук). – Верните бювар, он вам не нужен! Это мое, отдайте, я вам денег дам!
– Пошла на хген шо швоими бабками! – дефективный огрызнулся и взмахнул ножом, вынудив нас с Васей попятиться. – Мы люди швободные и чештные, нам чужого не надо, но и наше не тгонь!
– Давай, давай свои деньги! – одобрила меня его боевая подруга. – Ты че, Картавый? Сама дает, зачем отказываться?
– Тю, дуга! – беззубый сплюнул сразу тремя струйками. – Шама дашт, шама и в ментовку побежит!
– Сразу не побежит, а потом поздно будет, – успокоила его подруга, вытягивая из кармана замусоленную бечеву. – А ну, геть вниз!
Оступаясь на камешках, мы с Васей спустились с насыпи на плантацию ровных, как на подбор, сосенок.
– Зря вы им про деньги сказали, не поможет это, – беззлобно попенял мне Василий. – Только хуже будет: теперь вам ни денег, ни документов не вернуть! Я эту публику знаю, они ваши тыщи пропьют точно так же, как свою совесть!