Шопоголик и сестра
Шрифт:
— Само собой! Разве плохо заманить народ в магазин до четырех часов вечера? — И Джим мне подмигивает.
— Сразу видно, что у вас в таких делах есть опыт, — вносит свою лепту седой старик. — Вы в своей стихии, а мы нет.
— Когда ты ушла, мы по-быстрому провели голосование, — объясняет Робин, — и почти единогласно решили пригласить тебя в комитет. Остальные остались ждать в зале. Хотят узнать, согласишься ты или нет.
Все смотрят на меня так дружески, что у меня опять наворачиваются слезы. Я отвожу взгляд.
— Не
— Это еще зачем? — спрашивает Джим.
— Ну… дела зовут, — мямлю я. — Обязательства… понимаете?
— Какие еще обязательства? — удивляется Джим. — Ты не работаешь. Муж за границей. Квартира пуста.
Ясно: выкладывать о себе всю правду людям, с которыми только что познакомилась, противопоказано. Несколько минут я молчу, разглядывая розово-лиловые разводы на ковре Эди, и пытаюсь собраться с мыслями. Потом поднимаю голову.
— А что говорит Джесс?
Все молчат. Робин смотрит куда-то в сторону. Старик изучает потолок. На лице Джима — знакомое скорбное выражение.
— Ручаюсь, она единственная проголосовала против меня. — Пробую улыбнуться, но голос дрожит.
— У Джесс… свое мнение, — уклончиво говорит Робин. — Но оно не играет никакой роли…
— Играет! Еще как играет! Ведь я из-за Джесс сюда приехала! — Опять чуть не ляпаю лишнее, но вовремя беру себя в руки. — Послушайте, вы меня извините, но работать в вашем комитете я не смогу. Надеюсь, вы справитесь… а мне пора домой.
Робин набирает воздуха, готовясь что-то возразить.
~ Не могу, — повторяю я и смотрю в упор на Джима. — Постарайтесь понять. Не могу — и все.
И по глазам Джима я вижу: он меня понимает.
— Логично, — наконец говорит он. — Попытка — не пытка. — И кивает остальным, словно показывая, что разговор окончен.
Гости смущенно прощаются, желают мне удачи и гуськом выходят из гостиной. Хлопает входная дверь, я остаюсь одна. Так мне еще никогда не льстили.
На следующее утро за окном хмурое небо и низкие отяжелевшие тучи. Эди опять приготовила мне полноценный английский завтрак с кровяной колбасой, но меня хватает только на чашку чая. Поднимаюсь за чемоданами. Далекие холмы исчезли за пеленой тумана.
Наверное, эти холмы я больше не увижу. И сюда никогда не вернусь.
И слава богу, раздраженно думаю я. Ненавижу деревню. Не понимаю, зачем вообще сюда прикатила.
Засовываю остатки вещей в красный чемодан, потом решаю переобуться в бирюзовые босоножки на каблучках, со стразами на ремешках. Под пальцами перекатывается что-то маленькое и гладкое. Озадаченно сую в босоножку руку, вынимаю какую-то маленькую штучку и вдруг вспоминаю, что это такое.
Кулончик— горошина. На серебряной цепочке от Тиффани. Я купила его в подарок Джесс и попросила
Господи, как давно это было.
Несколько минут смотрю на цепочку, потом засовываю ее в карман, подхватываю чемоданы и шляпную коробку и спускаюсь в холл. Прохожу мимо таксофона.
Может, Люку позвонить?
Да нет, зачем? Тем более что номер я не знаю.
Эди нигде не видно, поэтому я просто закрываю за собой дверь пансиона и вместе со своей ношей иду через площадь к магазину. Надо же попрощаться с Джимом.
Джима я застаю за работой — клеит ценники на банки с фасолью. Заметив чемоданы, он поднимает брови.
— Уезжаешь, значит.
— Уезжаю.
— Не надо! — скорбно тянет Келли из-за прилавка, на котором «Юлий Цезарь» погребен под «100 супермодными прическами».
— Все равно придется, — с отрывистым смешком отвечаю я и ставлю на пол чемоданы. — У меня есть кое-что тебе в подарок.
При виде целой коллекции блесков для губ и теней для век у Келли разгораются глаза.
— А у меня тоже есть для тебя подарок, Бекки, — вдруг объявляет она, срывает с запястья «браслет дружбы» и протягивает мне. — Чтобы ты меня всегда помнила.
Я смотрю на простенький плетеный браслетик и не знаю, что сказать. Похожие браслеты нам с Люком подарили в Масаи-Мара. Свой Люк снял, когда вернулся к офисной жизни.
А я свой до сих пор ношу.
— Это же… замечательно. Всегда буду его носить. — Надеваю браслет.на запястье рядом со своим и крепко обнимаю Келли.
— Лучше бы ты не уезжала. — Келли закусывает нижнюю губу. — Приедешь еще когда-нибудь в Скалли?
— Не знаю, — помедлив, говорю я. — Вряд ли. Но если будешь в Лондоне, позвони мне, ладно?
Келли тут же оживляется.
— Ага. Сходим в «Топ-шоп»?
— Само собой!
— Мне уже начинать копить деньги? — интересуется Джим так обреченно, что мы дружно хохочем.
Нас прерывает звон колокольчика. Это Эди в неизменном зеленом шарфе на голове, в компании с Лорной и элегантной дамой, которую я видела на собрании. Все трое отчего-то здорово сконфужены.
— Эди! — восклицает Джим и удивленно смотрит на часы. — Чем могу помочь?
— Доброе утро, Джим. — Эди отводит глаза. — Мне бы хлеба. Из цельной муки. И одну булочку.
— Хлеба? — Джим ничего не понимает. — Эди… сейчас десять часов утра.
— Спасибо, я знаю, сухо произносит она.
— Хлеб пока продается без скидок.
— Мне нужен хлеб, — отчеканивает Эди. — Могу я купить его или нет?
— Конечно, конечно! спохватывается Джим, но вид у него по-прежнему растерянный. Он достает с полок булки и заворачивает их в бумагу. — С вас фунт девяносто шесть.
Эди шумно вздыхает, нашаривает в сумочке кошелек и расстегивает его.
— Два фунта. — Она подает монеты. — Благодарю.