Шорохи
Шрифт:
– Этот тип испортил нам вечер. Я совсем было растаяла.
– Для меня ничего не изменилось.
– Дело в том, что я рассчитывала на нечто большее, чем…
– Правда?
– А вы?
Она еще не видела, чтобы кто-нибудь так улыбался: всем лицом, всем своим существом.
– Должен признаться, – сказал Тони, – я тоже надеялся на нечто большее, чем мятный коктейль.
– Черт бы побрал телефон!
Тони наклонился и поцеловал ее. Хилари приоткрыла рот; на какую-то долю секунды их языки соприкоснулись. Потом Тони немного отстранился и бережно, как фарфоровую статуэтку, погладил Хилари по щеке.
– А вдруг он снова позвонит? – несчастным тоном спросила она.
– Не позвонит.
Тони стал целовать ее губы, глаза; затем положил руку ей на грудь. Хилари откинулась на спинку дивана. Он нежно провел рукой по ее горлу, шее и начал расстегивать блузку.
Хилари скользнула рукой по его бедру и почувствовала, как напряглись мышцы. Какой он сильный! Ее рука наткнулась на желанную твердость. Хилари представила себе, как Тони входит в нее…
Раздался телефонный звонок.
– Не обращай внимания, – попросил Тони.
Хилари обхватила руками его шею, легла на спину и притянула Тони к себе. Они впились друг в друга жгучим поцелуем. Телефон все звонил и звонил.
– Черт!
Оба сели.
Телефон продолжал надрываться. Хилари резко поднялась с дивана.
– Не нужно, – сказал Тони. – Это его не остановит. Дай-ка я сам.
Он снял трубку, но не произнес ни звука. Только стоял и слушал. По выражению его лица Хилари поняла, что человек на другом конце провода тоже молчит. Очевидно, шла игра: кто кого перемолчит.
Прошло тридцать секунд. Минута. Еще одна.
Борьба нервов напоминала детскую игру, но в ней не было ничего забавного. У Хилари мурашки поползли по коже. Наконец Тони положил трубку.
– Он отключился.
– Так ничего и не сказал?
– Ни слова. Но он первым дал отбой, и это хороший признак. Не понравилось собственное лекарство. Его цель – нагнать на тебя страху. В следующий раз просто сними трубку и молчи. В конце концов он решит, что ты что-то затеваешь. Например, звонишь по другому телефону в полицию, чтобы проверили, откуда звонят. А может быть, это вовсе и не ты сняла трубку. Постепенно ему станет страшно.
– Твоими бы устами…
– Вряд ли он осмелится сегодня повторить попытку. А завтра у тебя будет другой номер.
– До тех пор я не смогу успокоиться.
Тони заключил ее в объятия. Они поцеловались – нежно, но без прежней страсти.
В половине первого, когда Тони пора было уходить, они договорились провести вместе следующие выходные. Сходить в музей Нортона Саймона в Пасадене, побывать на вернисаже немецких художников и на выставке гобеленов эпохи Средневековья. В промежутках они будут есть разные вкусные вещи, беседовать и, может быть, наверстают то, что не удалось сделать сегодня.
У дверей Хилари вдруг показалось, что пять дней – чересчур долгий срок.
– Как насчет среды? – спросила она.
– Что насчет среды?
– Что у тебя на ужин?
– Пожарю себе яичницу. Может быть, тосты. Выпью фруктового сока. Как всякий старый холостяк.
– Я не допущу, чтобы ты плохо питался. Хочешь, приготовлю салат из овощей и рыбное филе?
– Замечательно.
– Значит, до среды?
– До среды.
Они поцеловались, и он ушел.
Полчаса спустя Хилари лежала в постели и от напряжения никак не могла уснуть. У нее набухли груди. Она закрыла глаза и представила, как Тони ласкает ее соски. Между ног стало горячо и влажно. Все ее тело призывало его. Хилари встала и приняла снотворное.
Засыпая, она разговаривала с собой:
– Что это – я влюбилась?
– Нет. Конечно же, нет.
– А может быть, и да.
– Это опасно.
– Может быть, с ним все будет по-другому.
– Вспомни Эрла и Эмму.
– Тони не такой. Он особенный.
– Просто тебе нужен мужчина.
– Не без этого.
Хилари уснула. Ей снилась близость с Тони на лужайке среди цветов, под горячим солнцем. Но скоро золотые сны сменились кошмарами. На нее надвигались стены их убогой чикагской квартиры. Она посмотрела вверх – потолок исчез. Комната превратилась в глубокий узкий колодец. Сверху, злорадно ухмыляясь, смотрели Эрл и Эмма: они ожидали, что стены вот-вот сомкнутся и раздавят ее. Хилари нащупала и открыла дверь, но оттуда вылез громадный, больше ее ростом, таракан. Вылез, чтобы сожрать ее живьем.
В три часа ночи Джошуа беспокойно заворочался в постели. За ужином он выпил слишком много вина, что вообще-то было ему не свойственно. Шум в голове прошел, теперь его беспокоил мочевой пузырь. Однако проснулся он не только из-за естественной нужды. Ему приснилась страшная мертвецкая Таннертона. И несколько трупов – все как один похожи на Бруно Фрая. Они повставали из гробов и со столов для бальзамирования и погнались за ним, хрипло выкрикивая его имя.
Какое-то время Джошуа лежал на спине. В комнате было тихо, слышалось только едва уловимое жужжание электронного будильника.
До кончины жены три года назад Джошуа редко видел сны и, уж во всяком случае, не знал, что такое кошмары. Ни разу за пятьдесят восемь лет с ним не случалось ничего подобного. Но после смерти Коры все изменилось. Теперь ему часто снилось, будто он потерял что-то очень важное, хотя и не мог разобрать, что именно. Ему не нужно было прибегать к помощи психоаналитиков – пятьдесят долларов за час консультации, – чтобы сообразить, что этот сон имеет отношение к смерти Коры. Он так и не смирился с ее утратой и не научился жить без нее. И никогда не научится.
Джошуа встал, зевнул и, не зажигая света, проследовал в ванную.
Пару минут спустя, на обратном пути, он на несколько секунд задержался у окна. В долине стояла кромешная тьма – хоть глаз выколи.
И вдруг к югу от одной из виноделен вспыхнул свет – как раз во владениях Бруно Фрая. Но там же никого нет: Бруно жил один! Джошуа заморгал, но без очков огонек стал расплываться в его подслеповатых глазах, и он уже не был уверен, светится ли окно в доме или в примыкающем к нему административном здании. А может, это отблеск луны?