Шорохи
Шрифт:
Клиенты Таннертона, родственники покойного, не допускались в мертвецкую, ибо все здесь наводило на печальные мысли. Снаружи, когда украшенный алым бархатом гроб с покойником выставлялся на всеобщее обозрение, еще можно было удовлетвориться выражением типа «ушел от нас» либо «господь призвал его к себе», но в этой комнате смерть носила угнетающе конкретный характер.
Олмстед открыл крышку алюминиевого гроба.
Аврил Таннертон развернул клеенку, оголив тело до самых бедер.
Джошуа взглянул на желтовато-серый, словно восковой, труп и содрогнулся.
– Это ужасно!
– Тяжелое испытание для вас, – с дежурной постной миной произнес Таннертон.
– Отнюдь, – возразил адвокат. – Я не собираюсь лицемерить, изображая великую скорбь. Я плохо знал покойного и не был от него в восторге. Нас связывали чисто деловые отношения.
Таннертон заморгал от удивления.
– Вот как? Но в таком случае, может быть, похоронами займутся другие друзья покойного?
– У него не было друзей.
Оба уставились на труп.
– Чудовищно, – проговорил Джошуа.
– Да, – согласился владелец похоронного бюро. – Они не стали утруждать себя косметическими работами.
– Вы не могли бы в этом плане что-нибудь предпринять?
– Да, разумеется. Но это будет нелегко. Смерть наступила более полутора суток назад. Хорошо, хоть рот зашили.
– Ужасные раны, – хрипло произнес Джошуа. – Она его всего изрезала.
– Большая часть надрезов – дело рук патологоанатома, – уточнил Таннертон. – А вот колотая рана. И еще одна.
– Они неплохо зашили рот, – одобрительно промолвил Олмстед.
– Не правда ли? – Таннертон дотронулся до соединенных суровой ниткой губ покойного. – Не часто встретишь служителя морга с эстетической жилкой.
– Крайне редко, – поддакнул Олмстед.
Джошуа покачал головой:
– Мне все еще трудно поверить.
– Пять лет назад, – сказал Таннертон, – я хоронил его мать. Тогда я впервые столкнулся с Бруно Фраем. Он показался мне немного… не в себе, но я отнес это на счет постигшего его горя. Он был такой важный господин – чуть ли не самый влиятельный в округе.
– Черствый и скрытный, – жестко произнес Джошуа. – Беспощадный в бизнесе. Ему было мало разорить конкурента – нужно было добить его, окончательно уничтожить. Я всегда считал его склонным к жестокости, вплоть до физического насилия. Но покушение на изнасилование?! Предумышленное убийство?!.
Таннертон замялся, потом сказал:
– Мистер Райнхарт, о вас говорят, что вы слов на ветер не бросаете. Вас считают очень справедливым человеком, чуть ли не совершенством. И все же… говоря о мертвых…
Джошуа усмехнулся.
– Сынок, я всего лишь сварливый старик и никакое не совершенство. Ради истины я никогда не щадил живых. От меня плакали неразумные подростки и их мамаши. С какой же стати я должен подбирать слова для мертвого негодяя?
– Я просто не привык…
– Разумеется. Ваша профессия обязывает вас питать уважение к мертвым, какими бы они ни были и чего бы ни совершили. Я вас не виню. Это ваш служебный долг.
Таннертон не нашелся, что сказать, и захлопнул крышку гроба.
– Давайте обсудим условия, – предложил Джошуа. – Я что-то проголодался. Если, конечно, ужин полезет мне в глотку. – Он сел на высокий табурет возле стеклянного шкафа с инструментами.
Таннертон вышагивал взад и вперед по комнате – сгусток энергии.
– Вы не будете возражать, если мы не выставим тело на всеобщее обозрение?
– Я не думал об этом, – ответил адвокат.
– Честно говоря, не представляю, что можно сделать, – признался Таннертон. – Эти люди в «Энджел Хилл» меньше всего заботились о его внешнем виде. В целом я недоволен их работой. Он весь усох. Можно было бы подкачать, но… он вряд ли станет краше. А косметические работы… Прошло слишком много времени. Должно быть, прежде чем его нашли, он какое-то время пролежал на солнце. А потом восемнадцать часов в холодильной камере. Боюсь, что нам не удастся придать ему сходство с живым человеком.
Джошуа почувствовал себя неловко.
– Хорошо, пусть будет закрытый гроб.
– Вы уверены, что ничего не имеете против?
– Абсолютно уверен.
– Прекрасно. В чем его похоронить? В деловом костюме?
– А это имеет значение – при том, что гроб не станут открывать?
– Для меня легче всего обрядить его в один из наших саванов.
– Отлично.
– Белый или ярко-голубой?
– Серо-буро-малиновый в крапинку.
– В крапинку?
– Или в голубую и оранжевую полоску.
Таннертон чуть было не захихикал, но огромным усилием воли подавил в себе такое желание. Джошуа заподозрил, что Аврил – веселый, любящий шутку человек, душа компании. Но он считал своим долгом соответствовать профессиональному имиджу.
– Пусть будет белый саван, – согласился Джошуа.
– Как насчет гроба? В каком стиле…
– На ваше усмотрение.
– В пределах какой суммы?
– Пожалуйста, не стесняйтесь в средствах. Покойный был очень богатым человеком.
– Говорят, он стоил два или три миллиона.
– Вдвое больше, – ответил Джошуа.
– Судя по тому, как он жил, этого не скажешь.
– И судя по тому, как он умер, тоже.
Таннертон ненадолго задумался и задал следующий вопрос:
– Как насчет церковного отпевания?
– Он не посещал церковь.
– Значит, ограничимся гражданской панихидой в узком кругу?
– Пожалуй.
– Я прочту что-нибудь из Библии, – пообещал Таннертон.
Они условились о времени похорон: в воскресенье в два часа дня. Бруно найдет свой последний приют возле своей приемной матери, Кэтрин Фрай.