Шорохи
Шрифт:
– Да.
– Куда они ведут?
– В ад.
– Итак, вы стоите и смотрите в темноту.
– И слушаю.
– Что вы слышите?
– Шорохи.
– Шепот?
– Может быть.
– О чем?
– Не знаю. Это не слова. Просто шорохи. Они шуршат.
– Кто «они»? Это люди?
– Не люди. Нет. Нет! Уберите их! Стряхните их с меня!
– Успокойтесь, Бруно. На вас ничего нет.
– Они лезут мне в нос! Господи! В рот!..
– Бруно!»
Странный, полузадушенный звук. И – тишина.
Радж выключил магнитофон.
– Мне еле удалось его разбудить.
– Но что же там было, в этом погребе? – спросил Джошуа.
– Не знаю. Я надеялся выяснить это в следующий раз. Но это оказалась последняя встреча.
Когда они летели в Холлистер на «Сессне» Джошуа, Тони произнес:
– Моя точка зрения на происшедшее претерпела изменения.
– Какие? – спросил адвокат.
– Раньше эта история казалась мне очень простой и выдержанной в черных и белых тонах: Хилари – жертва, Фрай – гнусный злодей. Но теперь я думаю: возможно, в каком-то смысле и Фрай – жертва.
– Я тебя понимаю, – сказала Хилари. – Когда я слушала эти пленки, мне было жаль его.
– Все это очень хорошо, – проворчал Джошуа, – если не считать того, что он чертовски опасен.
– Но ведь он мертв.
– Так ли?
Рита Янси жила в маленьком угловом домике на тихой улочке. Вдоль дорожки цвели осенние белые и желтые цветы.
Джошуа позвонил в колокольчик. За его спиной стояли Хилари и Тони.
Дверь открыла пожилая женщина с седыми волосами, скрученными жгутом на затылке. У нее было лицо в морщинах, живые ярко-голубые глаза и приветливая улыбка. На Рите Янси было голубое домашнее платье с белым передником и удобные старушечьи туфли. Она вытерла руки посудным полотенцем и спросила:
– Что вам угодно?
– Миссис Янси? – осведомился Джошуа.
– Да, это я.
– Меня зовут Джошуа Райнхарт.
Женщина кивнула.
– Я так и знала, что вы заявитесь.
– Я твердо решил поговорить с вами.
– Вы произвели на меня по телефону впечатление человека, который почти никогда не отступается от задуманного.
– Если вы мне откажете, – довольно подтвердил Джошуа, – я разобью палатку прямо у вас на крыльце.
Рита Янси вздохнула.
– Это не понадобится. После вашего вчерашнего звонка я все как следует обдумала и поняла, что вы ничего не можете мне сделать. Ничего. Мне семьдесят пять лет. В этом возрасте не сажают в тюрьму. Так что я смело могу рассказать вам то, что я знаю. Иначе вы не оставите меня в покое.
Горница Риты Янси – вот именно горница, как она ее назвала, вместо того чтобы воспользоваться более современным и менее пышным термином, – производила впечатление пародии на одну из тех скромных комнатушек, в которых приятным пожилым леди положено коротать сумерки жизни. Ситцевые занавесочки. На стенах развешаны полотенца с вышитыми вручную душеспасительными изречениями, цветами и птичками – свидетельство добропорядочности и дурного вкуса. Цветастый коврик. Коврики и накидки ручной работы на спинке дивана и сиденьях кресел. Каминные часы.
Хилари с Тони сели на самый краешек дивана, словно боясь соприкоснуться с накидкой. Джошуа удобно устроился в кресле. Сама хозяйка опустилась в, очевидно, свое любимое кресло, казавшееся продолжением ее самой. Хорошо бы, подумала Хилари, написать портрет миссис Янси, сросшейся с креслом, ставшей с ним одним целым – с шестью ногами и потертой бархатной кожей.
После непродолжительного молчания Рита Янси заговорила, и ее слова напрочь развеяли впечатление домашности:
– Какого черта ходить вокруг да около? Я не собираюсь убивать на эту мерзопакостную историю целый день. Внесем ясность. Вы хотите знать, за что Бруно Фрай платил мне по пятьсот баксов в месяц? Он платил за то, чтобы я держала язык за зубами. До него это делала его мать – целых тридцать пять лет, так что после ее смерти Бруно продолжил традицию. Должна признаться, я была изрядно удивлена. В наше время редкий сын станет раскошеливаться ради репутации своей матери, а если она откинула копыта – и подавно. Но он стал высылать мне чеки.
– Вы хотите сказать, что шантажировали мистера Фрая и его мать?
– Называйте как хотите. Платой за молчание или как вам будет угодно.
– Полагаю, закон квалифицирует это как шантаж, – сказал Тони.
Рита Янси усмехнулась:
– Уж не думаете ли вы, что я шибко напугана? Прямо вся дрожу? Сынок, позволь сказать тебе вот что: в свое время меня обвиняли кое в чем и похуже. Шантаж? Пусть будет шантаж. Не будем делать хорошую мину при плохой игре. Но, разумеется, если вы будете настолько глупы, что потащите старую женщину в суд, я скажу, что когда-то давно оказала Кэтрин Фрай большую услугу и она в знак благодарности установила мне ежемесячное пособие. Кстати, как раз по этой причине и я настояла на ежемесячных выплатах. Обычный шантажист хапнет солидный куш и даст деру. Потом его нетрудно выследить. А кто поверит, что шантажист согласился на скромное ежемесячное вознаграждение?
– У нас нет ни малейшего желания возбуждать против вас уголовное дело, – заверил Джошуа. – Деньги все равно не вернешь.
– Это уж точно, – ухмыльнулась Рита Янси и расправила на коленях коврик ручной работы.
Надо бы запомнить эту мизансцену, подумала Хилари. Пригодится для характерного персонажа в каком-нибудь фильме. Благостная старушка с примесью кислоты и перца, в первой стадии разложения.
– Все, что нам нужно, это информация, – объяснил Джошуа. – Мне хочется поскорее разделаться с хлопотами по наследству Бруно Фрая.
Миссис Янси посмотрела на него в упор. Затем перевела взгляд на Хилари и Тони. У нее были острые, проницательные глаза. Наконец она удовлетворенно кивнула.
– Кажется, вам можно верить. Задавайте вопросы.
– Первое, что нам хотелось бы выяснить, – сказал Джошуа, – это за какие заслуги Кэтрин Фрай и ее сын выплатили вам за сорок лет примерно четверть миллиона.
– Чтобы понять это, – начала миссис Янси, – нужно знать мою биографию. Видите ли, в молодости, пришедшейся на самый пик Великой депрессии, я перепробовала немало профессий, чтобы как-то свести концы с концами, и убедилась, что все они обеспечивают прожиточный минимум – не более того. Все, кроме одной – древнейшей. Только эта профессия сулила настоящие деньги. В то время это называлось «женщина легкого поведения». Сейчас говорят открытым текстом. В области секса произошли огромные перемены.
– Вы хотите сказать, что были проституткой? – удивленно спросил Тони.
– Я была очень хороша собой, – с гордостью ответила миссис Янси. – И никогда не работала на улице, или в барах, или в отелях. Я состояла в штате одного из элегантнейших заведений Сан-Франциско. Мы обслуживали только джентльменов из высшего общества. Нас было от десяти до пятнадцати девушек, и каждая отличалась красотой и утонченностью. Я неплохо зарабатывала и к двадцати четырем годам решила, что гораздо выгоднее открыть собственное дело. Я нашла подходящее помещение и вложила все свои деньги. Подобрала красивых девушек с хорошими манерами. Следующие тридцать шесть лет своей жизни я провела как «мадам». У меня было шикарное заведение. А пятнадцать лет назад, в шестидесятилетнем возрасте, я удалилась на пенсию и переехала сюда, в Холлистер, поближе к дочери и ее семье, а главное – внукам. Никогда не думала, что внуки настолько скрашивают старость.