Шотландия: Путешествия по Британии
Шрифт:
Надеюсь, что когда я состарюсь, жажда странствий покинет меня. Я смогу тихо-мирно сидеть дома и предаваться воспоминаниям. Сколько же ранних утренних путешествий довелось мне совершить за свою жизнь! В детстве меня рано укладывали спать. Возможно, поэтому я часто поднимался на рассвете и отправлялся на прогулку — исследовать просыпающийся, омытый утренней росой мир, который, как я верил тогда, принадлежал исключительно мне. Наверное, именно тогда закладывались мои нынешние привычки и предпочтения. Во всяком случае любовь к утренним прогулкам я сохранил и сейчас, в зрелые годы. Одно раннее утро способно доставить мне больше удовольствия, чем тридцать полновесных летних дней.
Анализируя свои детские воспоминания, я пришел к выводу, что на период от десяти до четырнадцати
Отблески той далекой магии нет-нет да и озарят мой жизненный путь. Какой-нибудь неожиданный поворот на дороге или полузабытый запах фенхеля возвращают ощущение того нечаянного счастья. Или вот еще — вид пчелы, копошащейся в цветке львиного зева. Или же гнездо с неоперившимися птенцами, которые тянут свои голые шейки и демонстрируют серый пушок на головах. Подобно тому, как некоторые высокие ноты способны резонировать и заставить треснуть стекло, точно так же эти смутные ассоциации заставляют вибрировать мой мозг — разрушая взрослый цинизм и на несколько кратких мгновений возвращая миру его чистоту и сияние. Делая его в миллион раз прекраснее реального современного мира. Увы, эти мгновения длятся так недолго! Они проносятся быстрее, чем тень скользнет по траве, и я снова остаюсь один на один с реальностью повседневной жизни.
Так бывает со всеми и в любом возрасте, даже тогда, когда человек совершенно к этому не готов (и не расположен): ранним утром его вдруг пронзает странное, почти пугающее ощущение счастья. Во всяком случае, со мной это точно случается. Как в тот раз, когда рассвет застиг меня на пути в Хайленд, на западном берегу озера Лох-Ломонд.
Я проделал изрядный путь по северному берегу Клайда, миновав уродливые городские улицы, ведущие к Дамбартону. Пересек Боулинг, оставив слева от себя обелиск, посвященный Генри Беллу, создателю «Кометы». Бедняга Белл был одним из представителей многочисленной армии шотландских изобретателей. Если даже формально его и нельзя назвать изобретателем парохода — ведь тот появился на свет еще в XVIII веке (по крайней мере, на бумаге), — то уж он точно стал первым европейцем, который построил и запустил в плавание реальное судно с паровым двигателем. Фултон (который, по моему убеждению, являлся учеником Белла и восприемником его идей) умудрился опередить своего учителя: его пароход был спущен на воды Гудзона за пять лет до того, как «Комета» начала курсировать между Глазго и Гриноком. Так или иначе, Генри Белл открыл эру пароходной навигации в Европе. Между прочим, тот первый паровой двигатель мощностью в три лошадиные силы сегодня хранится в музее Виктории и Альберта.
Скала Дамбартон, ярко освещенная первыми утренними лучами, явственно вырисовывалась посередине реки. Это одна из самых живописных шотландских скал. Глядя на нее, я принял решение когда-нибудь подняться на ее вершину. Мне хотелось проверить, не осталось ли наверху каких-нибудь исторических свидетельств о том далеком знаменательном дне 1548 года, когда французская флотилия бросила якорь у берегов Клайда. В тот день шестилетняя девочка по имени Мария Шотландская покинула свое убежище на скале Дамбартон и взошла на борт французского корабля. Ей предстояло проделать морское путешествие, чтобы встретиться со своим женихом, юным дофином Франциском.
Пока же я обогнул зеленые холмы Олд-Килпатрика и направился к нижнему берегу озера Лох-Ломонд, где на приколе стояло множество жилых лодок и гребных судов. Что за чудесное утро! Поверхность озера у берегов была спокойной и гладкой, словно затянутой отполированным льдом, и лишь вдалеке, на расстоянии пятидесяти ярдов, играла легкая зыбь, нагоняемая свежим утренним ветерком. С вершин холмов струился туман, оседавший на берегах озера. На его фоне вздымался ярко блестевший на солнце Бен-Ломонд,
На берегу озера обильно краснела рябина, а вереск уже пожух и приобрел коричневую окраску. Почти у самой воды белели стройные стволы берез. С поверхности озера поднялись две утки. Они набирали высоту, уходили в полет, оставляя за собой тонкую полоску вспененной воды, которая постепенно расширялась и превращалась в едва заметную зыбь. В аккуратных белых домиках Лусса просыпались жители, до меня доносился запах дыма из печных труб.
Своей прелестью озеро Лох-Ломонд в известной степени обязано многочисленным лесистым островкам, которые, подобно драгоценным изумрудам, разбросаны по его поверхности. Мне кажется, что озеро без островов таит в себя какую-то тоску по морю. Оно похоже на кусочек плененного океана. Другое дело — острова; они привносят в пейзаж элемент романтики и красоты, ибо каждый кусочек земли (пусть самый маленький) обладает своей историей.
Из всех островов прежде всего хочется назвать Инхмуррин — заросший густой травой остров, с которым связано множество исторических воспоминаний. На одном из его холмов стоят заброшенные развалины замка Леннокс. Это тот самый замок, куда в 1425 году удалилась с внуками графиня Леннокс после того, как Яков I казнил в Стерлинге практически всю ее родню мужского пола — отца, мужа и двоих сыновей.
В 1617 году на острове Инхмуррин побывал Яков VI — во время своего первого (и единственного) визита в родную страну после восшествия на английский престол. В тот раз король проехался по всем главным городам Шотландии, и Уильям Драммонд посвятил ему хвалебную оду под названием «Пиршество Форта». В ней поэт характеризовал Якова (на мой взгляд, довольно-таки неприятную личность) как «короля совершенства, совершенство среди королей!» Когда Яков не воевал с непокорными пресвитерианами (бунтовавшими против новых церковных порядков), он развлекался охотой. Сохранилось письмо лорда Леннокса от 23 июля 1617 года, где он предупреждал хранителей острова Инхмуррин, чтобы те припасли достаточно еды «для изрядного числа голодных желудков».
Неподалеку от восточного побережья озера лежит остров Инкайлох, или «Остров старух», как его окрестили местные жители. Это название сохранилось с тех пор, как на острове располагался женский приют. Среди членов клана Макгрегор Инкайлох почитается священным островом, поскольку здесь, среди зеленых рощ и колючих зарослей ежевики, они издавна хоронили своих мертвецов. Здесь же, «под серым камнем Инкайлоха» находится святилище, на котором Макгрегоры приносили свои клятвы. Кроме названных островов имеется Инхфад — «длинный остров», Инкруим — «круглый остров», Инхмоан — «торфяной остров», Инконнахан — «собачий остров» и Инклонайг — «болотистый остров». О последнем рассказывают, что деревья на нем насадил сам Роберт Брюс для своих лучников.
Я знаю немного мест, которые выглядели бы столь же зловеще, как северная оконечность Лох-Ломонд — там, где озеро сужается перед тем, как окончиться у Ардлуя. Замечательная перспектива на него открывается с острова Инхмуррин. Вы видите резкие очертания холмов, которые высятся по обоим берегам озера. А в отдалении вырисовываются еще более дикие и ужасные холмы над Крианларихом. Они напоминают страшное чудище на привязи. В этом нагромождении холмов имеется расщелина — там, где дорога проходит через Глен-Фаллох. Если смотреть на нее с одного из островов Лох-Ломонда, то возникает острое ощущение незащищенности. Так и кажется, что здесь следует выставить охрану. Эта щель, уходящая на север, выглядит как распахнутые ворота. В некотором смысле это и есть ворота, ведущие к Нагорью. Думаю, если бы судьба забросила меня на озеро Лох-Ломонд, мне понадобилось бы немало времени, чтобы привыкнуть к местному пейзажу. Особенно неспокойно я чувствую себя в вечернее время, когда двери запираются на запоры и люди готовятся отойти ко сну. И не важно, насколько хороши мои собственные замки — я бы все равно чувствовал, что вход на Лох-Ломонд защищает лишь слабенькая щеколда. В любой момент могут раздаться воинственные звуки волынки, и через ненадежную дверь хлынут полчища враждебных горцев.