Шоумен. Министерство мокрых дел
Шрифт:
– Поедете со мной! – сказал полковник таким тоном, после которого у Сан Саныча оставался выбор совсем небогатый: или соглашаться, или идти под трибунал.
– Слушаюсь! – выбрал жизнь Дегтярёв.
Он был тотчас же препровождён грозным полковником к проходной завода, где их уже поджидал армейский фургон. Там, в фургоне, Сан Саныч и был введён в курс дела.
На одном из воинских объектов замечены неполадки в электросистеме. Поскольку своего электрика у них сейчас нет – был расстрелян перед строем неделю назад за разглашение военной тайны –
Дегтярёв, услышав про расстрелянного, усомнился было, но тут крайне неосторожно взглянул в глаза своему собеседнику и понял – как пить дать, расстреляли. Этот вот, хмурый, запросто способен на подобное. По глазам видно. Он же, наверное, и расстреливал, змей! Сан Саныч поник и готов был исчезнуть, испариться, но сделать это не было совершенно никакой возможности.
Наших видеокамер в машине не было, да и ни к чему они. Задачей "полковника" было подготовить Сан Саныча к основному действу, которое произойдёт в бункере. Дегтярёву сегодня предстояло пережить немало.
– Обо всём, что увидите – полный молчок! – продолжал наставлять Сан Саныча полковник. – Сверхсекретный объект! Государственная тайна!
Мог бы и не предупреждать. Если за разглашение там расстреливают перед строем – куда уж секретнее.
– У меня жена, – на всякий случай сообщил Дегтярёв. – И две дочки.
Но у полковника хмурости на лице при этих словах не убавилось.
Ехали долго, но где – Сан Саныч определить не мог. Окна в фургоне были прикрыты шторками, а раздвинуть их он не смел. В дороге почти не разговаривали. Сан Саныч медленно дозревал до полной спелости. Всё вспоминались незнакомый ему расстрелянный бедолага, а также собственная жена и дочки. Жизнь явно теряла краски. Уж лучше бы он оказался на больничном. Или запил. Или сегодня утром, направляясь на работу, попал бы под машину. Ну, не насмерть чтоб, а так, по-лёгкому. Перелом, там, допустим, или сотрясение мозга. И даже перелом вместе с сотрясением – на это он тоже уже был согласен. Всё ж не под пули комендантского взвода.
Студийная машина дежурила у съезда с шоссе, и, когда армейский фургон свернул к бункеру, к нам, в бункер, был незамедлительно дан сигнал.
– Едут! – объявил Дёмин.
Всё сразу же пришло в движение. Те, кто не участвовал в съёмках непосредственно, укрылись в других помещениях. "Товарищи офицеры" заняли места за пультами. А там всё светилось и мигало. "Товарищи офицеры" напряженно всматривались в строки сверхважной информации, пробегающей по экранам. Ядерный щит надежно прикрывал родные просторы. Страна могла спать спокойно.
Утомлённого долгой дорогой и переживаниями Дегтярёва вывели из фургона. Теперь он видел огромный полутёмный зал и смыкающиеся где-то высоко вверху бетонные своды.
– Над нами сто метров скальной породы, – просветил его полковник. – Мы находимся в Центре управления стратегическими ядерными силами.
По Дегтярёву было видно, что он никуда не хочет идти. Пусть расстреливают прямо здесь, в этом зале. Но его жизнь и его знания ещё были кому-то нужны.
– Идите за мной! – приказал ему полковник, и Дегтярёв не посмел ослушаться.
Дошли до заветной железной двери, полковник распахнул её:
– Входите!
Сан Саныч переступил через порог и обмер. Такого великолепия ему видеть ещё не доводилось. Полковник замешкался в дверях, давая возможность Дегтярёву прочувствовать давящую значительность увиденного, и только после долгой паузы напомнил о себе:
– Капитан Брусникин!
Тотчас же примчался Толик. Теперь он был капитаном Брусникиным. По нему было видно – настоящий вояка.
– Я, товарищ полковник!
– Вот вам электрик. Введите его в курс дела.
– Есть, товарищ полковник!
– Часа вам хватит?
– Так точно, товарищ полковник!
Эхо горохом отскакивало от бетонных стен зала. Дегтярёва эта обстановка подавляла.
– Даю вам час, – сказал полковник, ни к кому конкретно не обращаясь. – Действуйте! – И вышел, прикрыв за собой тяжеленную металлическую дверь.
Брусникин перестал тянуться в струнку и очень даже фамильярно хлопнул Дегтярёва по плечу:
– Ну? Будем знакомиться? Звать как?
– Александром. Сашей.
– Ты оттуда? – Брусникин ткнул пальцем вверх, где, по его разумению, светило солнце и с ветки на ветку перепархивали птицы.
– Оттуда.
– Ну и как там?
– Очень хорошо, – совершенно искренне сказал Дегтярев.
Здесь, под землёй, ему нравилось гораздо меньше. Точнее, совсем не нравилось. Но вслух он об этом сказать не смел.
– А мы тут уже закисли, – сообщил ему Брусникин. – Надоело, хоть волком вой. Ну да ладно, займёмся делом. Не управимся за час – пиши пропало. У нас тут недавно одного шлёпнули. Слыхал?
– Угу, – закручинился Сан Саныч.
Брусникин проводил его в другой конец зала, где обнаружился внушительных размеров распределительный щит.
– Беда с этим щитом, – сообщил Брусникин. – Что-то там в нём полетело, и у нас не все мониторы включаются. Ты бы посмотрел, а?
У Дегтярёва с квалификацией всё было в порядке, и он за пять минут разобрался, что к чему. Дело-то было пустячное. Пакетничек полетел. Заменить – и никаких забот. На всё про всё у него ушло пятнадцать минут.
– Молодец! – оценил его старания невесть откуда взявшийся Брусникин. – С меня сто граммов.
Сан Саныч неуверенно засмеялся, но про сто граммов, как оказалось, было совсем не шутка.
– У нас есть, – сказал Брусникин. – Сейчас вздрогнем.
– А можно? – обмер, не веря, Сан Саныч.
– А кто ж нам запретит?
– Полковник, – вжал голову в плечи Дегтярёв.
– У него своя служба, а у нас своя, – весело сказал Брусникин. – В общем, пошли.
В дальнем углу обширного зала было оборудовано что-то вроде уголка отдыха. Несколько стульев, стол, старый, видавший виды холодильник. На стене – карта СССР и портрет маршала Брежнева в маршальском мундире.