Схождение в ад (сборник)
Шрифт:
К такому поступку подтолкнули обстоятельства объективные. А именно: благотворительная организация «Наяна» выдавала пособие и талоны на еду в течение лишь первых месяцев, жилье предоставляла по здешним меркам неважное, а вот с работой не помогала вовсе. То есть с приличной работой. От трех до пяти долларов в час — пожалуйста, да и то с натугой, а Боря мечтал о должности коммерческого консультанта в крупной фирме или же о кафедре математики в университете.
Несостоятельность таких вожделений открылась быстро. Математический уровень Бориса здесь, в Штатах, годился разве для преподавания в колледже, однако с ужасающим английским языком претендента
В таксисты! — решил Борис. Но одно дело — решить… Получению лицензии на управление обыкновенным автомобилем предшествуют муки, а именно: подача заявления, письменный экзамен, автошкола, назначение на экзамен по практическому вождению, где срезают даже профессионалов, ибо есть ритуальные хитрые условности, секреты, познание которых — за отдельную, что называется, плату. А завал экзамена требует нового его назначения, причем не ранее чем через два месяца, а назначение — это подъем в пять утра, поезд из одного конца Бруклина в другой, на «Декалб», четыре часа в очереди на улице у автомобильного департамента и, наконец, штамп в бумажке, никого ни к чему не обязывающий.
И за все — плати! Кроме сабвея разве. Боря, по крайней мере, ездил в сабвее бесплатно, заходя к платформе с выхода. Укреплять корпорации своими кровными долларами он считал делом глупым.
У выхода часто дежурили полицейские, ловившие «зайцев», но Борю они не смущали. Важна не наглость, считал он, а сверхнаглость. И — шел прямо на оторопевших стражей порядка, на ломаном языке объясняя, что он — русский турист, ему необходимо навестить зоопарк в Бронксе и… не здесь ли это?
Нет, говорили полицейские, здесь Брайтон–Бич–авеню, а нужное место находится… И подводили Борю к карте, объясняя подробно, как и куда, и Боря кивал усердно, выслушивая пустые советы, ибо и сам мог их дать, а затем, пожав руки властям, вопрошал невинно: «А поезд… там?» — и, получив утвердительный ответ, сверхнагло шел к платформе, полагая, что свой доллар с хвостиком заработал.
Полицейские же пожимали вслед плечами: мол, что возьмешь с этих туристов из дикой Сибири?
На водительскую лицензию Борис все же экзамены сдал, получив похожую на визитку карточку с цветной фотографией. Начиналась морока с покушением на лицензию таксиста. Требовалось пройти через тернии новых экзаменов и заплатить новые деньги.
Ах, деньги… С какой ослепительной легкостью они доставались Борису в Стране Советов! И какие деньги! Тысячи и тысячи. Просто из воздуха. И как трудно добывался, выцарапывался каждый серо–зеленый доллар, на который ничего не купишь. Доллар в Америке все равно что десять копеек в России. Правда, колготки здесь стоили этот доллар, но буханка хлеба уже два…
С другой стороны, что такое советские рубли? — успокаивал себя Боря. Вата… Одновременно он высчитывал. При работе в такси в среднем зарабатывалось две тысячи в месяц. Семьсот долларов — квартира, пятьсот — еда. Одежда — копейки, на сто долларов на распродаже можно принарядиться в пух и прах. Однако все равно не очень–то густо и остается… В Союзе с ватными, но в большом количестве, рублями Боре жилось лучше. И куда как праздно. Стоп, возражал он сам себе. А экология? А жизнь среди серых людей и серых зданий? Беготня за дефицитом? Идиотские законы, «нельзя» на каждом шагу? Пусть таксистом, пусть нищим среди изобилия, но ведь жить богатым среди нищих удручающе скучно. И опасно! А здесь все стремились к богатству.
В общем, стабильность американской семьи Борю привлекала. Привлекала кооперативная квартиры жены, невольная каждодневная практика в английском языке, к браку принуждал и зверствующий СПИД, да и просто устал он, набегался…
Зарегистрировали брак в Сити–Холл, в Манхэттене, неподалеку от знаменитого Бруклинского моста, с которого, по словам Маяковского, безработные бросались в Гудзон вниз головой. Протекала под Бруклинским мостом, правда, Ист–Ривер, так что насчет Гудзона поэт дал маху.
Свадьба прошла скромно, среди англоязычных родственников невесты Риты, отметивших прекрасный аппетит жениха, проявленный им за столом.
После свадьбы потянулись семейные будни. Рита, служащая банка, напирала на активное зарабатывание Борисом серо–зеленых денег. Боря соглашался, но арендовал желтую машину на два дня в неделю, не более, опасаясь, что текучка труда засосет. Боре не давали покоя прошлые сверхдоходы. Ну почему, почему здесь их никоим образом невозможно извлечь? А ведь летают некоторые а собственных самолетах развлечься на Гавайи, а тут вертись по вонючему Нью–Йорку и лижи задницы клиентов за три–четыре доллара чаевых, может, и скопишь на поездку к этим Гавайям в общественном транспорте…
Неизвестные и хитрые механизмы работали здесь на ниве извлечения сверхприбылей, и освоить механизм дано было лишь американцам с их американским языком, воспитанием, образованием и опытом, а Борю угораздило родиться в Воронеже, прожить жизнь в Союзе, а здесь уже доживать, в труде добывая хлеб свой… А так не хотелось, ну не хотелось и — баста!
Не один Боря мучился этаким образом, но единострадальцы своей солидарностью успокоения не приносили.
— Я решал в министерстве вопросы, — ныл на Брайтоне один из них. — Я с премьером за руку… А тут? Таксистом вшивым устроиться не могу!
Этот страдалец, равно как Боря, был из вновь прибывших. А ветераны? С десятилетним, а то и двадцатилетним стажем? Те говорили иное. Да, трудно, да, несладко, но надо перетерпеть.
И действительно, неплохо устроились многие ветераны. Свои магазины, кафе, рестораны, автомастерские и заправки…
Их мир был миром сытых, иной средой, куда Борю и ему подобных не очень–то и допускали, подобно тому, как в армии не допускают «старички» в свою компанию даже ближайший по сроку призыв, а уж что говорить о среде офицеров и генералов. Впрочем, генералы американской жизни на Брайтоне не появлялись, да и вообще в среде эмигрантов из СССР отсутствовали. Но миллионер на Брайтоне — не редкость, и почему бы миллионером не стать, как справедливо размышлял Боря, расправляя и убирая в бумажник три зеленые десятки, заработанные на переноске тяжестей с первого этажа на второй у соседа–кубинца.
Жил теперь Боря в Бронксе, в приличной его части, но тянулся в далекий Бруклин постоянно — там было общение, соотечественники. Тянулся к уютному Брайтону с его серой дощатой набережной, океаном, овощными лавчонками, грохочущим над домами сабвеем и вывесками на русском языке…
Там, в американском Бронксе, преобладала идеология покорного служения офисам и домашним очагам; здесь, в маленькой Одессе, перенесенной на берег Атлантики, витал дух некоей романтики и мыслили категориями, Америке неизвестными. И звучало над океаном ностальгическое, но и задорное, с порывами ветра из шального динамика: