Схождение в ад (сборник)
Шрифт:
— Единственный выход, — произнес Дробызгалов тупо.
— Да как, как?! — взвинтился Мордашка. — Проследить: где, чего, и тайно изъять? Не вышло и не выйдет. Прижать его? Попробуй! К нему подойди — шею враз открутят. А если и возьмешь чего, все вместе с процентами и с душой обратно вытряхнут… Он же, помимо прочего, наверняка крупным блатным очень в Америке нужен! Он — их гарант там, база…
— Не пугай, — произнес Дробызгалов. — Нет невыполнимых задач. Техническую сторону дела беру на себя. А в деле — трое. Ты, Маринка и я. Три равные доли. Твоя задача — подписать Маринку. Будет у нее готовность…
— Говорю же! Кончился роман, разбежались они…
— Будет у нее готовность… — с нажимом повторил Добызгалов.
— То есть?
— А ты с ней обговори… ситуацию. И скоренько, не
— Ну…
— Вот и ну. Подпишешь ее хотя бы морально, и то ладно. Учти: покуда вертим это дело, ты на свободе, а я при погонах… А там — куда кривая вынесет.
— А до мокрого не дойдет?
— Не твоя забота. Мое дело. Если из окна Фридман, к примеру, сиганет, туда ему и дорога, скажут. А кто будет следствие по самоубийству, скажем, вести… это опять–таки я позабочусь. Короче. Твоя задача — разговор с Маринкой. Пусть пораскинет мозгами, ей многое виднее.
— Так… — Мордашка полез в письменный стол, достал какие–то бумаги. — Вот, — положил перед Евгением. — Это гостевой вызов в город Берлин, фотографии. Оформляешь мне паспорт. Как гарантию хотя бы. Требование полагаю справедливым.
— Понял, — наклонил голову Дробызгалов. — Логично. Будет готово на следующей неделе. Но! Ты мне Фридмана, я тебе паспорт.
— Нет, — сказал Мордашка. — Наоборот.
— Нет, Мишуля, — сказал Евгений. — Не наоборот.
Выходя от Мордашки, Дробызгалов подумал, что, хотя и разыгрывал спектакль, вступая якобы в сговор со спекулянтом и сестрицей его, а ведь кто знает, вдруг и заполучит он эти бриллианты? И вовсе не для официальной их передачи неблагодарному руководству.
Если помечтать в таком направлении, то исчезнувший из поля зрения Фридман вызовет, конечно, скандал, но да и пусть вызывает, он, Дробызгалов, выкрутится. А Валера вдруг да переселится в надежный подвал с чугунной дверью, есть этакий в капитальном одземелье одного из старых домов в районе… И есть те, кто в подвале мог бы заняться обработкой Фридмана. Народец — зверье, сволочи отпетые, но, главное, судьбы их от Дробызгалова зависят, а кроме того, шавки они, приблатненная мразь, а значит, будут вне подозрений мафии, ибо нити, ведущие к исчезновению Фридмана, начнут искать разные крестные отцы у себя же, своих начнут трясти — профессионалов высокого полета и квалификации.
Мечты, мечты… Попробуй заволоки этого Фридмана в подвал, как бы самому в нем не очутиться, это куда реальнее… А в теории, конечно, все рисуется здорово, даже если придется камешки сдать согласно описи. Будет результат, и пытки в подвале легко спишутся на счет неопознанной группы рэкетиров–гастролеров, да и кто будет копаться в подробностях?..
Мечты, мечты…
ФРИДМАН–МЛАДШИЙ
Еще с утра накатило раздражение… Это состояние не отпускало его уже с год, да, где–то так.
И копилось раздражение, как он понимал, уже давно, едва ли не всю жизнь копилось. А сейчас, когда разобрался он в этой своей жизни, когда понял ее всю, раздражение и вовсе не отпускает… Сорок два года. Прожитых бездарно, впустую. Вот они: школа с армейской буквально дисциплиной, пионерлагеря с их тупыми идеологическими мероприятиями — взвейтесь–развейтесь; после — армия: внутренние войска, два года на вышке с автоматом, зековские «пятерки», «мазы» с решетчатыми каркасами, сырая казарма, офицерье, хлещущее водку и отсиживающее свои двадцать пять лет до пенсии по другую сторону забора зоны; опять–таки идеологические выкрутасы о священном долге, об охране мирного сна тружеников; дедовщина, караулы, колючая проволока… Затем Физтех, невозможность устроиться на нормальную работу из–за пятого своего пункта…
Отец с братом уехали, а ему, Валерию, диплом Физтеха мощным стал тормозом: отказ за отказом.
Ну и пошло–поехало: фарцовка, совмещенная с должностями то библиотекаря, то курьера… Хорошо, познакомился с деловыми людьми, стал их подручным и быстренько нахватался знаний в университете подпольной жизни. В двадцать девять лет выбился в крупные цеховики. Чем не занимался: и люстрами пластмассовыми «а ля хрусталь», и брошками–бабочками, и запонками… К тридцати двум «набил» свой «лимон». Хороши были брежневские времена, они и выручили. Денег — только нагнись и собирай. И схема проста: купи всех и делай, что хочешь. Да, славные годы. Но и развратили его, затуманили перспективу. Думал, до бесконечности все так и будет, думал, раз «лимон» в кармане, значит, шабаш, всюду и все можно, и рыпаться некуда. Живи и грейся. А что вышло? Сейчас этот «лимон» — бумага. А жизнь каждодневное ожидание непредсказуемых перемен. Люди в разброде, экономика в развале. Идеологический стержень, выдернутый из общества, превратил его в кисель. У людей открылись глаза на свой рабский труд за жалкие гроши по ударными фальшивыми лозунгами, и промышленность начала стопориться. В воздухе витала угроза гражданской войны, эмиграция нарастала, и Фридман подумал, что не воспользоваться шансом для спасения собственной жизни попросту глупо. К тому же ходить в золоте среди дерьма стало тягостно и скучно. Ему, конечно, было далеко до партийно–правительственной элиты с ее распределителями, заграницами и домами отдыха, но жил он не хуже, пусть за все переплачивал, начиная от колбасы и сигарет и кончая путевками в райский уголок Дагомыса. Но жить так он уже не хотел.
Перестройка открыла ему дверь за рубеж, однако в позитивный смысл каких–либо перемен он абсолютно не верил.
Для воплощения провозглашенных задач требовался качественный скачок, а… кому прыгать? Семьдесят лет поджилки у народа резали, создали нацию инвалидов, какие теперь рекорды?
Прогрессивные кооператоры? Эти вызывали у Фридмана невеселую усмешку. Усматривал он в их рваческом копошении нечто от капитализма начального периода развития, а если так — еще на полвека уготованы стране муки и кризисы… Депутатский телевизионный треп вызывал откровенную скуку, и два пути развития общества усматривал Фридман в данной ситуации: либо к власти придет новоявленный советский пиночет, государство снова утянет в вековую колею централизованного командного управления, либо демократическая вакханалия превратит Союз в странный конгломерат раздробленных и нестыкующихся форм, что устоятся, когда рухнет последний оплот государственного монополистического капитализма, в котором Валерий Фридман родился, вырос и прожил жизнь. Но не скоро рухнет. Много еще слов произнесется, много прольется крови и слез…
Перестройка — пора утраты иллюзий. За это Фридман был перестройке благодарен. Корабль, на котором он плыл, дал течь по всему корпусу, потерял курс, и он, нисколько не смущенный сравнением своей личности с представителями грызунов, бежал с этого корабля на иной по тонкому, готовому в любой момент сгинуть мостику.
Вначале навестил Валерий брата Семена, прибыв в США по гостевому вызову. Сбылась мечта узреть Америку. Погостил бедный родственник у родственника богатого, искупался в океане, побродил по Уолл–стрит и Брайтон–Бич–авеню — двум противоположностям Нью–Йорка, обозрел великолепные небоскребы и огромные мосты — монстры по сравнению с московскими; поел устриц с шампанским, ананасов и киви… И запросился домой.
— Сумасшедший! — выговаривал ему старший брат. — Зачем? У меня отличный адвокат, мы утрясем все с иммиграционными властями, оставайся… Деньги из Союза переправим, найдем концы… Ты же рискуешь жизнью, возвращаясь…
Добрый старший брат включал Валерия в семейный бизнес, решал все проблемы, начиная от жилищной и кончая финансовой, но Валерию роль бедного, пусть и любимого родственника не подходила. Ему требовался иной статус. Поездка открыла глаза на многое. В частности, на то, что Америка — не калач с медом. И с его запросами там только страдать. Нужны деньги. Заработать их в Америке — удача и лотерея. Другое дело — в Союзе. И он сделает их. А уж потом — в зарезервированный рай…
Многое в Штатах его насторожило, много не понравилось. Толпы бездомных полудурков, не желающих работать, общее устремление делать деньги на комиссионных, не вкладывая особенного труда, жестокая эксплуатация нелегальных эмигрантов, честный черный труд за гроши, бестолковая экономика… Экономика на диких кредитах, долгах; резкое падение производства, обилие товаров из Японии, Кореи, Гонконга, даже Венесуэллы и очень мало американских…
У него не раз возникала ассоциация с Советским Союзом… Как будто та же страна, но из параллельного космоса… Иная внешне, но с множеством аналогичных внутренних примет…