Схождение в ад (сборник)
Шрифт:
— Ну, так или иначе… Потом — что–то у вас сплошные срывы… Вчера вот… со взяткой…
— Да ведь провокация!
— Выговор у вас за пьянку…
Да, тут не отвертишься. Задержал Дробызгалова патруль, когда в форме, дурак, в метро ехал. Всего–то за запах, а пострадал. Но когда было! Четыре года назад, этот полковник еще шпионов ловил или настроениями интеллигенции занимался…
— В общем, — подытожил начальник иезуитски–стеснительно, подумайте: может, перейти…
— Куда? — спросил Дробызгалов с надеждой.
— Ну, я не знаю… С оперативной работой что–то у вас не ладится… Смотрите… — Полковник как обычно прибегал к обтекаемым
Так. Конец. «Гражданка», сдача удостоверения.
— А с Авериным как? — спросил Дробызгалов по инерции.
— Очевидно, будут судить…
— Но мы же его сами… А потом — это же чепе…
— Чепе, — согласился полковник, вдохнув лицемерно.
Дробызгалов тоже вздохнул. Но — от души. Полковник, конечно же, в случае чего оправдается: дескать, полезно зажравшемуся спекулянту Мордашке попариться в зоне — выйдет, большой авторитет иметь будет, да и страха прибавится, покорности. А виновного в провале оперуполномоченного он, полковник, накажет по всей строгости. А может, и не придется стеснительному полковнику никого наказывать: поймет Дробызгалов деликатный намек, и сам черкнет рапорт об увольнении из органов…
— Разрешите идти? — с ненавистью вопросил Дробызгалов.
— Да, пожалуйста. И… проведите с Авериным этим… воспитательную работу.
— В смысле? — искренне удивился Дробызгалов.
— Чтобы… осознал положение…
Шагая по коридору и нащупывая в кармане ключи от кабинета, Дробызгалов оценивал сложившуюся ситуацию.
Мямля–иезуит с прокуратурой ссориться не станет, не с руки ему, тем более сам еле на месте держится — пришел в милицию на большой волне, с начальством своим бывшим, да схлынула волна, и висит он теперь между землей и небом, все отчетливее сознавая: чуть что и — предложат ему почетную пенсию. А она, пенсия, хоть и полковничья, да по нынешним временам инфляции — курам на смех. У Мордашки только в неделю на сигареты такая пенсия уходит.
Опустившись в облезлое казенное кресло за своим письменным столом, Дробызгалов перевел мысли на личные перспективы. Итак, предположим, распрощается он с органами. Куда идти? Просто некуда. А с жильем как? Так и застрянет на пятнадцати коммунальных метрах, где, помимо него, еще жена с ребенком? А детсад? Покуда в милиции, обещали подсобить с очередью, а уйти — ребенка куда?
Выпить бы вот с горя… Тоже — закавыка! Сейчас пойдешь и возьмешь в любое время у тети Шуры из винного, потому как при удостоверении и власти… А завтра? В очередь? Хотя, с другой
— ущемленные обэхээсники принялись в последнее время рьяно защищать монополию на сферы своего влияния. И та же тетя Шура в любое время им настучит: мол, шуганите участковых и уголовку, а то что за дела? — вас кормить не успеваем, а тут еще и они… А там такая сволота в отделе борьбы этом…
Об отделе борьбы Дробызгалов вспомнил некстати, — словно нарочно позвонил по внутреннему телефону полковник, спросил:
— Что у вам нового по Фридману?
— Работаем с ГУБХСС, — промямлил Дробызгалов. — В контакте…
— Результат?
— Ну… будет! Я, кстати, Аверина хотел подключить вплотную. Он ведь имеет выход на него через сестру, я докладывал… А теперь даже не знаю… Если нарушу это… психологическое равновесие, какая работа?
— Аверину пока ничего не говорите… С прокуратурой я свяжусь, арестовывать его не будем до поры… Н–да, звонили из министерства, дело Фридмана из ГУБХСС передано в КГБ…
«Вот оно что!» — понял Евгений.
— Поэтому так: решите задачу — будет… другой поворот отношения к вам, — закончил полковник.
Дробызгалов покосился с ненавистью на пищавшую короткими гудками трубку. Вот так. Результат любой ценой. Как понимать полковника — ясно: раскрутишь дело с Фридманом — поглядим, может, и милость проявим… А может, и нет, твердых обещаний не дается. Мордашке за помощь в данном вопросе тоже милость — до суда сладко пожрать–попить и с девками всласть в простынях покувыркаться. Ну, на Мордашку–то плевать, он заслужил, барыга, а ему, Дробызгалову, за что такой компот кислый? За что?!
Обэхээсникам и комитетчикам плевать и на Дробызгалова, и на Мордашку. Сливки в случае удачи снимут они, уголовный розыск здесь не более чем подспорье, хотя он–то всю задачу и решает. Задачу сложнейшую, невыполнимую, потому и свалили дело в район, не сумев справиться даже своими, куда более могучими силами.
Валерий Фридман в свое время был причастен к деятельности цеховиков — севших, но его не выдавших. Ничего, кроме оперативных данных, на Фридмана не имелось, а судя по оперданным, являлся он как бы банкиром тех, кто ныне находился за решеткой или уже отбыл в мир иной, не увидев свободы.
Предполагалось финансирование Фридманом крупных преступных группировок, организация всяческой контрабанды, в том числе и промышленной, но доказательств тому не имелось никаких. Потому ставилась простая по сути задача: выявить тайники, где хранятся ценности.
Но попробуй выяви! В уголовной среде Фридман пользовался немалым авторитетом, созданным ему воротилами теневой экономики, кровно заинтересованными в неприкосновенности своего банкира от домоганий рэкета, а что касалось каких–либо милицейских провокаций, тут бы нашлись заступники из высоких административных сфер — в том числе и правоохранительных, связи у Фридмана были мощные.
Вероятно, как Евгений догадывался, заступники эти быстро бы аннулировали все сегодняшние усилия органов в отношении Фридмана, если бы сам он не нарушил застойную оперативную ситуацию вокруг себя, пожелав эмигрировать из страны.
Желание удовлетворили, одновременно приняв решение: вплотную заняться материальной базой кандидата в американские граждане.
Воплотить это решение в арест Фридмана и изъятие у него ценностей надлежало обэхээсникам и Дробызгалову.
Однако люди из ГУБХСС, сознавая недосягаемость цели, от работы под всякими благовидными предлогами отлынивали, и основной груз лег на плечи Евгения, в свою очередь также не ведавшего, каким образом осуществить намеченное руководством. Хотя в лени и оперативной несостоятельности упрекнуть себя Дробызгалов не мог. Квартиру Фридмана он исследовал до пылинки, затем — дачу, жилища всех близких «теневику» людей, трясясь при этом от страха, что застанут при незаконном производстве обыска, да ладно застанут — убьют! — однако ни одного тайника не обнаружил. В квартире, правда, нашел за шкафом около тридцати тысяч в бумажном засаленном пакете, но что это? крохи! И просто снился Евгению тот сладостный миг, когда берет он в руки заветную кубышку, целует ее страстно, а после мчится за постановлением о проведении обыска. А затем входит с понятыми, следует к заветному месту под гневные комментарии хозяина и — захлопывается рот Фридмана, а вернее, открывается в изумлении… А он, Дробызгалов, невозмутимо корректен и загадочен — мол, знай наших, все насквозь видим!