Схождение в ад (сборник)
Шрифт:
Вылечив очередную легкую венерическую болезнь, Бернацкий призадумался. Можно было выбраться из подвала, снять приличную квартиру, пожить широко, однако Алик рассудил иначе. Подвал экономил едва ли не полтысячи долларов в месяц, от загулов Адольф уже подустал, а вот найти бы стабильную работенку…
Друг Фима, приютивший когда–то Алика в Сан–Франциско, а ныне в Нью–Йорке, предложил подрабатывать у него в страховом агентстве — охмурять клиентов, работающих за наличные и уклоняющихся от налогов: дескать, вложи под проценты деньги из чулка в страхование по специальной
Однако Алик с трудом уяснял детали сложного бизнеса, от его английского произношения шарахались, оставалось попробовать удачи на русскоязычном Брайтоне, но Брайтон Фима охватывал самостоятельно и конкуренции бы не потерпел.
На некоторое время Алик устроился в похоронном бюро по доставке цветов и веночков, но бюро прогорало, зарплата выплачивалась нерегулярно, и Алик, заявив хозяину, что он не волонтер, бесплатно уже коммунизм в отдельно взятой стране отстроил, уволился.
После трудился инструктором по вождению автомобиля в подпольной школе у оборотистого паренька Леши, катался на стареньком «стэйшнвагене»* по тихим улочкам Манхэттен–Бич с новоприбывшими эмигрантами и, с тоской глядя на часы, командовал им: разворот в три приема, парковка, полная остановка…
Пятьдесят долларов в день зарабатывалось стабильно, но работа отличалась удручающим однообразием и к тому же дико Алика унижала.
Эти новоприбывшие, платившие Бернацкому свои последние гроши из пособий, напористо входили в суету эмигрантского бытия, входили с энтузиазмом и верой, а он уже пережил все их будущие взлеты и разочарования и презирал это их будущее потенциальных лавочников, таксистов и микроскопических служащих, обретающихся на задворках сытой Амери и и довольствующихся крохами.
Алик крепко уяснил истину: Америка — для американцев. А американцем можешь быть лишь родившись в Америке. Исключения, конечно, существовали. Но редчайшие из талантливых и умелых завоевывали себе имена, авторитеты, серьезные деньги.
В болоте же Брайтона в основном жили караси. Некоторые из карасей — зубастые, однако с мозгами, интеллектом и реакцией все–таки карасиными. До щук и акул, резвящихся в чистых водах крупного бизнеса, всем им было далече.
— — — — — — — -
* Пикап (амер.)
Сравнивая свое советское и американское существование, Алик пришел к мысли, что там, в Союзе, для него, да и для многих из перебежчиков, все–таки лучше. Дешевое жилье, всеобщая нищета, бездумье… В Стране Советов можно было всю жизнь пролежать на диване, нигде не работая, и — не пропадешь… Главное — не высовываться. Вновь стукнуло в голове: вернуться! Приехать в родной Свердловск с кучей барахла и сувениров, деньги обменять по спекулятивному курсу — миллион будет! Продукты с рынка, хорошая машина, девочки… И ведь все реально! Не зря же он страдал в Америке…
Однако газета «Новое русское слово» каждодневно пугала страшными условиями тамошней жизни, возрастающей юдофобией, неотвратимостью прихода к власти «твердой руки»…
Останется тысяч тридцать — слиняю, читая прессу, решил Алик. Нет… двадцать. Все равно хватит! Двадцать на двадцать… Да почти полмиллиона!
Будучи оператором, получая чуть более сотни в месяц, он и думать о таких цифрах не мог, а ведь хватало, жил, даже гулял и развлекался… А уж тут–то никакая инфляция не страшна, лишь бы здоровья хватило…
Алик послал маме письмо: готовься прислать гостевой вызов, жажду узреть свою замечательную родину.
Затем совершил вояж за визовыми анкетами в Вашингтон, заполнив их тут же, в автомобиле, и вернув сотруднице консульства.
Через месяц анкеты отбыли почтой в СССР, к маме, которая по версии, изложенной судье в Сан–Франциско, давно почила в бозе.
Старушке надлежало сходить в ОВИР, заполнить бумаги, прождать месяцы и, получив наконец разрешение на въезд сына, отправить соответствующую бумагу Алику. Далее бумага вновь направлялась в Вашингтон, в консульство, откуда через месяц приходила виза на въезд в Союз нерушимый.
Процедура мучительная. Неблизкие поездки в Вашингтон экономили месяц–два из процесса оформления, однако принципиальным образом на процедуру волокиты не влияли. Тем не менее Алик не унывал: доллары еще имелись, впереди же маячила перспектива блицвизита : русские красавицы, отдающиеся за косметику и заколки, пьянки с бывшими соратниками по телевидению, ярлык «американца»…
Сорвалось! А вернее, подфартило. Страховой агент Фима, ответственный квартирный и подвальный съемщик, рекомендовал бедолагу Бернацкого на службу к серьезному боссу Семену Фридману на должность «принеси–подай». Стал Алик шофером и домохозяйкой при солидном человеке. Возил всяческие непонятные грузы туда–сюда по Нью–Йорку, в соседние штаты, передавал «вэны»* с автоматами Калашникова китайского производства покупателям у въездов в трюмы кораблей на ночных причалах и в то же время мирно стряпал на просторной кухне Фридмана, сидел на телефоне, дозваниваясь абонентам хозяина, пылесосил ковры и натирал паркетный пол…
Исходя из интересов дела, Фридман предоставил Алику бесплатно подвал в своем доме, и тот, расцеловав благодетеля Фиму, отбыл на новое место обитания.
— — — — — — — — — — — -
* Микроавтобусы (амер.)
Две тысячи долларов в месяц наличными, дармовое жилье, о чем более и мечтать? В родной Свердловск Бернацкий ехать уже не хотел.
— Да и чего делать в дыре этой? — рассуждал он высокомерно.
ПАРТНЕРЫ
Прибыл Дробызгалов в горячий момент: Мордашка провожал «пассажиров», то бишь покупателей.
Трое темнолицых людей — не то туркмены, не то узбеки уволакивали коробки с аппаратурой: два телевизора, видеодеку, игровой компьютер и «балалайку» — так имено–вался кассетный магнитофон.
Помогал им Шарнир — шестерка Мордашки, отлавливающий клиентов у комиссионного магазина и поставляющий за оговоренный процент покупателей патрону.
На случай последующих заказов Мордашка отдал покупателям свои визитные карточки мелованной бумаги, где его социальный статус обозначался правдиво: «сторож». Но и двусмысленно…