Схождение в ад (сборник)
Шрифт:
«Додж» двигался на Михаила, не тормозя и не отворачивая…
С абсолютным спокойствием, будто бы проделывал такое каждодневно, он спустил предохранитель и, присев на колено, пальнул из «ТТ» по передним колесам, четырежды переместив мушку…
«Додж» повело в сторону; перевалив бордюрдный камень, машина с глухим хрустом под звон битого стекла уткнулась в стену дома.
Не теряя ни секунды, Михаил бросился к своему «Жигуленку». Повернул ключ в замке зажигания, и, пропищав пробуксовавшими на месте шинами, автомобиль понесся прочь.
Через
— Привет, начальник! — произнес как можно беззаботнее. — У меня классные новости: Фрюша — твой со всеми потрохами… Детали — при встрече…
— Когда? — коротко вопросил Дробызгалов.
— Да хоть сейчас… Только машину в гараж надо поставить…
— Подъезжай к управлению, я жду… — в голосе оперуполномоченного звучало нескрываемое волнение.
— О, давай так… — озадачился Михаил. — Заеду за тобой, потом воткнем тачку в бокс и — ко мне. Чуть–чуть отдохнем. День был жуткий, стаканчик «Мартини» мне бы не помешал… А тебе как?..
— Никаких вопросов.
— Тогда через пять минут спускайся вниз, я подъеду. А, вот что! Не забудь паспортишко мой…
— Паспорт — после дела, — отрезал Дробызгалов.
— Правильно. Но я хочу знать, врал ты или нет, когда утверждал, будто бы там стоит немецкая виза…
— Хватит трепаться… — Дробызгалова, видимо, стал раздражать этот слишком откровенный разговор по телефону. Распустил язык… Убедишься, за меня беспокоиться нечего!
Когда Михаил подъехал к управлению, опер уже стоял в ожидании на улице.
Присев рядом на переднем сиденье, протянул Аверину паспорт.
Михаил не торопясь изучил документ.
— Все в порядке? — Дробызгалов протянул руку. — Виза на целый год, не хухры–мухры. Друзья народа помогали… Давай сюда и — выкладывай свои новости.
Со вздохом Михаил возвратил заветные корочки.
— Приедем ко мне, все по порядку и расскажу, — произнес он, держа курс в направлении гаража. — Знай самое главное: дело сделано.
— Надеюсь, — кивнул Дробызгалов.
У гаража Михаил остановился, не глуша двигатель.
— Я ворота открою… — Он вылез из–за руля. — А ты въезжай…
Дробызгалов покорно перебрался на переднее сиденье.
Когда нос машины впритык придвинулся к стеллажу, заваленному барахлом и запчастями, Дробызгалов, с хрустом, до упора подняв рычаг ручного тормоза, открыл дверь, намереваясь выйти из «Жигулей», но тут же и оцепенел под черным зрачком «ТТ», смотревшим ему в висок.
На колени оперативного уполномоченного упали наручники.
— Пристегнись к рулю, менток…
Пришлось подчиниться.
Широкая клейкая лента «скотча» плотно легла на рот.
— Извините, обстоятельства изменились, — процедил Михаил, обыскивая его. — Так, ключи от машины, мой замечательный заграничный паспорт, а ваше табельное оружие заберете со стеллажа… Когда — не знаю, но ночевать сегодня придется здесь. Что еще? Бумажник ваш мне не нужен, грабежом милиции не занимаюсь… Пожалуй, все. Пока.
Из под груды старых покрышек в углу Миша достал пакет с валютой и ботинки с «бриллиантовыми» каблуками. Переобулся, со смешком глядя на выпученные глаза Дробызгалова за лобовым стеклом автомобиля. Со стеллажа снял чемодан, прикрытый от пыли упаковочной бумагой.
Постоял в тяжком раздумье. Затем открыл дверь «Жигулей» и, коря себя за непредусмотрительность, привязал к рулю вторую руку опера, а шею его старым собачьим поводком прикрутил вплотную к подголовнику кресла.
— Вот так оно понадежнее, — произнес удовлетворенно, не принимая во внимание зверское мычание и хрюкание онемевшего поневоле Дробызгалова. — Не бойся: смертного греха на душу не возьму. Дня через два позвоню в ментовку твою хотя бы и из Берлина.
Он погасил в гараже свет и запер тяжелые двери. Через пять минут такси уносило его в аэропорт.
Ощупывая нывшую от неудачного падения ногу, Михаил размышлял, застанет ли он в «Шереметьево–2» знакомую даму, твердо гарантировавшую места «на подсадку». В крайнем случае придется звонить ей домой. Предстоит и звонок родственникам относительно похорон…
Надо же, не суметь даже деда похоронить, что за жизнь… А какая впереди? Кто знает… Не исключено, что сегодня придется ночевать в камере — ведь валюту и камни он вынужден везти на себе и выхода — никакого… Ладно. Если в камере значит, не судьба.
Спустя считанные часы на него уже смотрели проницательные глаза таможенника.
ФРИДРИХ КРАУЗЕ
По узкому, петляющему в аллеях пирамидальных тополей шоссе, они уже затемно приехали в район Вюнсдорфа, где жил Краузе.
Из багажника Роланд выгрузил пакет с продуктами и поднялся с ним по ступеням к массивной входной двери. Краузе, не выпуская из рук портфеля, достал ключи, отпер замок.
Не обронив ни слова, они вошли в гостиную. В доме, несмотря на теплую апрельскую пору, было зябко; открыв заслонку печи, Краузе увидел на колосниках лишь серый прах прогоревших углей и хотел было уже сказать шоферу, чтобы тот принес корзину спрессованных топливных брикетов из подвала, но передумал.
Сегодня он не будет топить дом. Да и вообще будет ли топить его когда–либо?
Тяжело прошелся по огромной гостиной, занимавшей практически весь первый этаж, машинально поправил плотную черную ткань светомаскировки на окнах…
Роланд возился на кухне, готовя ужин. Вот еще незадача — этот шофер… Сейчас Краузе была нужна машина и — абсолюно не нужны никакие свидетели… А Роланд — свидетель опасный. Кто ведает, что на уме у парня? Если сейчас он, Краузе, соберет вещи и уедет один куда–либо, кто гарантирует, что буквально через минуту после такого исчезновения не последует незамедлительный доклад на Принц–Альбрехтштрассе, не перекроются дороги, и завтрашняя встреча с рейхсфюрером состоится уже в подвале Министерства Безопасности?