Схождение в ад (сборник)
Шрифт:
Люди в разных форменных одеждах очень одинаково переглянулись. Во взглядах их читалась мысль: все равно документу грош цена…
И через пятнадцать минут, извлекши остаток денег из–за общественного аэрофлотовского унитаза, Боря бежал к стоянке такси, вынашивая на ходу спасительную, хотя и рискованную крайне идею.
Впрочем, о риске он теперь не думал. Игра пошла беспощадная, будь что будет! Так решил он, мчась на такси в центр Москвы, к одной из своих случайных знакомых дам, профессиональной машинистке, разглядывая возвращенный
Дама оказалась, к Бориному счастью, на месте, и под искомой формулировкой о выезде через «Шереметьево–2» Боря, воспользовавшись ее машинкой, подпечатал: «или через Брест». Машинописный шрифт несколько разнился, но… Боря уповал на ангела–хранителя.
Расцеловав подругу и обещая ей обязательно звякнуть не следующей недельке с целью свидания, Боря ринулся в поджидавшее его около подъезда такси, не забыв, правда, переговорить из телефона–автомата, находившегося в подъезде, с дружком Мишей Авериным, у кого держал все свои ценности, ибо супружницам доверия не было. Наказал Мише ценности хранить.
А через несколько часов Борис Клейн предъявлял пограничному стражу в городе Бресте свою замечательную визу.
Страж недоуменно разглядывал документ, впервые, видимо, встречаясь с отраженной в нем формулировкой выезда; порывался звонить начальству, совершая незаконченные телодвижения в сторону аппарата связи, но Боря попросту деморализовывал его наглыми выкриками с хамской, заметим, интонацией. Мол, и тут бюрократия… что, виз не видел, служивый? Или там роман детективный напечатан?
На остаток денег был Борей уже приобретен дефицитный железнодорожный билет «Брест — Вена», и все имущество беглеца ныне состояло из авоськи, широкой души и стремительно седеющих волос.
— Проходите, — процедил пограничник со злобой.
Свершилось! Боря оказался за границей, пока, правда, в сотрудничающей с советскими органами правопорядка Польше.
Когда же поезд пересек границу СССР с Чехословакией, Боря, трясшийся от страха и вагонных вибраций на верхней полке, всерьез раздумывал: а может, спрыгнуть? Может, на следующей границе с демократической Австрией его снимут с этого чудного рейса? Ведь кто знает этих чехов… А так — спрыгнул и — по лесам и пашням… Бегать Боря умеет, никакая овчарка не догонит.
Однако оборвал Боря безумные мысли, закусил подушку крепкими зубами и вновь доверился ангелу–хранителю. И правильно сделал, ибо вскоре гулял уже по прелестной Вене с товарищами по общему счастью эмиграции.
Большая удача сопровождалась удачами малыми: в частности, удалось Боре наткнуться в столице расчетливого капиталистического государства на бесплатный, а вернее, дефектный уличный телефонный аппарат, из которого позвонил в столицу покинутого отечества подлой предательнице Галине.
— Боря? — послышалось испуганное. — Где ты?
— В Орехово–Кокосово*, — сказал Боря.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
* Имеется в виду район Москвы Орехово–Борисово.
— Такое ощущение, будто ты тут, в Сокольниках, — сказала Галина. — Надо же, как хорошо слышно.
— Тут, в Орехово, импортная АТС, — поведал Боря.
— Борис, — начала Галина раскаянно, — нам надо поговорить. Что случилось, то случилось, но я была у следователя, он хороший мужик…
— И щедрый, — заметил Боря. — Целых двенадцать лет мне подарит.
— Нет… От силы — восемь… И еще он сказал: ты скрываешься, а это бессмысленно…
— Ты когда болеешь, к врачу идешь? — спросил Боря. — А я, когда меня ищут, бегаю… Тут тоже своя логика.
— Но если придешь с повинной, вообще могут дать пять…
— Сильная перспектива, — согласился Борис, а дальше продолжил, надеясь на запись разговора и последующее прослушивание: — А может, твоему начальнику ГАИ денег дать? У него связи большие, договорится. Я ведь ему, удаву, через тебя ну… сорок тысяч за все про все точно отдал… А за «Волгу» последнюю — ту, серую — так ведь только за нее трешник… Неужели добра не помнит человек, откажет?
— Да он сейчас сам дрожит, — вяло отвечала подруга, поддаваясь на провокацию. — Самому бы живу остаться…
Борис развивал диалог в надлежащем ключе, млея от предвкушения мести.
В итоге назначили встречу у следователя через день, в десять часов утра.
Разговор, следует заметить, Боря провел впустую. Что случилось с Галей в дальнейшем, было ему неизвестно, однако беседу их если и записали, то явно не прослушали, ибо минул год, а Борю все еще искали милицейские власти по просторам Союза…
В назначенные же десять часов утра Боря действительно стоял навытяжку перед официальным лицом — консулом посольства США в Италии. Рассказывал Боря консулу о своей невесте, проживающей в Нью–Йорке вместе с его малолетней дочерью, о своем математическом образовании, безусловной своей полезности для Америки…
Консул, глядя на спортивный костюм Бориса, несвежую тенниску, спросил как бы между прочим:
— А… какое везете с собой имущество?
— Вот. — Боря предъявил авоську, где находилось спортивное бельишко и единственный мятый помидор.
— Да вы действительно… беженец! — сказал консул сочувственно.
— Еще какой! — подтвердил Боря. — Я бежал… от большевиков, как лань от кодлы пантер…
Итальянские каникулы вскоре минули, и старая столица мира, Рим, сменилась новой его столицей — Нью–Йорком, где началось для Бори новое летосчисление его непростого бытия.
МИХАИЛ АВЕРИН. КЛИЧКА «МОРДАШКА».
Утро для Миши Аверина издавна начиналось одинаково: звонил телефон, бесцеремонно врываясь в сон своей трелью, палец механически тянулся к стоящему на полу аппарату, нажимал кнопку, пикал сигнал, означающий включение громкой связи, и голосом, полным недовольства и страдания, Миша бурчал: