Шпагу князю Оболенскому !

Гусев Валерий Борисович

Он вытащил из-за шкафа скомканный лист папиросной бумаги с карандашной надписью.

Мы вышли на берег реки, медленно поднялись на вал и сели на скамейку, смахнув с нее мокрые листья. Яков, подняв воротник, рассеянно курил, ронял пепел на колени. Я чертил прутиком по земле, собирал им в кучку опавшие листья и по порядку вспоминал все, что знал об этой фотографии. В ушах у меня звучал Сашин голос: "Эту фотографию принес нам один красный следопыт вместе с целой горой имущества какого-то немца: фотоаппарат, бинокль, записные книжки, письма и даже

Рыцарский крест с мечами, орден такой фашистский. Все это валялось в сарае его деда, в старом самоваре, и в общем-то неплохо сохранилось. А фотографии особо повезло: она пролежала все эти годы между чистыми страницами блокнота. Правда, немного поработать с ней пришлось: возили ее в Званск, в фотоателье, на ретушь. Там же ее пересняли и увеличили..." Ага!

Я хлопнул Якова по плечу. Он едва успел подхватить очки и недовольно посмотрел на меня.

– Все в порядке, Яша! Фотографию переснимали в Званске, оригинал - я имею в виду. Его переснимали в званском фотоателье, чтобы увеличить. Там мог сохраниться негатив.

– Они обязаны их хранить, а если нет, то хотя бы контрольки, подхватил Яков.
– Прекрасно! Дуй сейчас же в Званск, к фотографу, и, если, конечно, пленка цела, закажи ему один отпечаток того же формата, что был на стенде, понял? И забери у него негативный кадр с этим снимком. Сделаешь?

Фотограф - старенький, дружелюбный и разговорчивый - чуть ли не обиделся на мой осторожный вопрос, как долго он хранит негативы.

– С тех пор, как я работаю здесь. А тому уже двадцать лет миновало. Вот смотрите, - он направился к самодельному, во всю стену, шкафу со множеством ящичков. На их крышки были наклеены таблички с буквами латинскими и русскими и цифрами - римскими и арабскими.

– Моя собственная система каталога, - с гордостью отметил он.
– Так сказать, двойная шахматная. Она позволяет при необходимости отыскать негатив любой давности в течение тридцати секунд.

– Не может быть, - очень естественно усомнился я.
– Ничего подобного не видел.

– Сейчас увидите, - пообещал фотограф, доставая из ящика стола толстую тетрадь.
– Загадывайте.

Я подумал и "загадал".

Старичок сунул нос в тетрадь, черкнул карандашом, поднял глазки к потолку, пошевелил губами и ткнул пальцем в один из ящиков.

– Десять секунд, - отметил я.

Он быстро выдвинул ящик, пробежал по конвертам сухими ловкими пальцами, вытянул один и показал мне.

– Ну как?

– Изумительно, - прошептал я, подходя к свету.
– Просто невероятно.

Фотограф смущенно мял руки.

– А нельзя ли с него сделать отпечаток? Форматом что-нибудь тридцать на сорок?

– Э!
– пригрозил мне пальцем догадливый старичок.
– Вот к чему все это было нужно! Вы такой же корреспондент, как я сотрудник уголовного розыска.
– Он засмеялся, очень довольный своей шуткой.
– Но - понимаю и молчу. И сделаю сейчас же.

– У меня будет еще одна просьба. Нельзя ли получить этот негатив на пару дней?

–

Только с отдачей! Непременно с отдачей! Иначе из моей системы выпадет целое звено. А ведь вы убедились, что ей цены нет?

Он взял негатив и скрылся в комнатке за тяжелой шторой, откуда продолжал громко говорить. Я уселся поплотнее, положил на колени старый номер "Советского фото" и прослушал увлеченный рассказ фотографа о его необыкновенном щегле, который справлял свои делишки только в старую чернильницу, для чего научился сталкивать с нее клювом крышку. Поддерживать разговор мне не удавалось, да я и не делал попыток.

– Вот, пожалуйста.
– Он протянул мне еще чуть влажный снимок.

Я нетерпеливо схватил его. Так и есть! Теперь этот снимок не вызывал, как раньше, неосознанного раздражения какой-то неясной деталью, напротив: я уже точно знал, что привлекало в нем мое внимание. Лицо полицая, который натягивал веревку. Оно казалось мне странно знакомым. Где я мог его видеть? В каком фильме?

– Спасибо! Большое спасибо. Вы очень помогли нам.
– Я горячо поблагодарил старика.

– Ну что вы! Не стоит благодарности. Подождите, вы же хотели взять негатив. Да нет же, не в карман. Вот конверт - вложите в него. Аккуратнее, ради бога!

Щитцов говорил по телефону. Увидев меня, он бросил трубку, не окончив фразу. Я показал ему снимок.

– Подожди. Я сейчас.

Яков сорвался с места и бойким воробьем порхнул за дверь.

– Я тут кое-что предпринял, - сообщил он, вернувшись.

– Что именно?

– Об этом потом. Много будешь знать - плохо будешь спать.

– Я теперь и так плохо сплю.

– Тем более, - разговаривая со мной, Яков шарил в ящиках стола, и его лысая голова то появлялась, то исчезала за краем крышки.
– Сергей, у меня есть мыслишка.

– Неужели?
– удивился я.

Яков оставил без внимания мою реплику:

– Что, если вдруг возникнет слух, будто у Афанасия случайно сохранился еще один экземпляр фотографии. Ура? Ура! Негатив пропал ладно, что же делать, но фотография есть, причем одна-единственная, понимаешь?
– Яков внимательно посмотрел на меня.
– Одна. Последняя.

Я молча кивнул.

– Значит, зеленый стенд - гордость раздела - можно уже восстановить. Очень радостно и очень безобидно, верно?

– Верно. Это я сделаю. И Афанасия подключу.

– Не то чтобы подключу, надо, чтобы в основном эта информация исходила от самого Староверцева. Ты понимаешь?

– Хорошо.

– Теперь вот что, - продолжал Яков, листая расписание поездов и делая пометки в блокноте.
– Что у нас сегодня? Пятница, суббота? Ах, да. К вечеру будь готов, а сейчас езжай в Дубровники и действуй. В остальном, пока меня нет - никаких развлечений! Обещаешь?

– Как получится. А ты?

– Я приеду попозже. Мне надо здесь кое-что подготовить. Давай не задерживайся: ты мне мешаешь. Вечером встретимся в музее. Тебе, как внештатнику, оружие положено?