Шпандау: Тайный дневник
Шрифт:
7 июня 1950 года. Нам снова запретили есть плоды во время работы в саду. Так как я занимаюсь грядками с клубникой, начальник приставил ко мне Мушина. Но этот славный парень периодически демонстративно делает поворот кругом и показывает мне спину. Пока он так стоит, я успеваю съесть пригоршню ягод.
18 июня 1950 года. Мои цветы растут великолепно. Я договорился с Летхэмом, что в следующем году, если я еще буду в Шпандау, мне выделят большую площадь под цветочный сад. Летхэм обещает все устроить.
Вечер. В контрабандном
22 июня 1950 года. Затяжная весна подходит к концу. В эти недели 1950-го планировалось завершение первого этапа строительства столицы нового мира — «Германии». Когда в 1939-м я пообещал Гитлеру успеть к этому сроку, он с воодушевлением заговорил о Всемирной выставке, которая будет проходить в 1950 году в еще пустующих зданиях. В 1939-м мы начали с главного здания — Народного дома: уже расчищали строительную площадку и заказывали гранит. Заключили договоры с несколькими верфями на строительство специальных кораблей для перевозки гранитных блоков из Скандинавии. Сегодня мне кажется, что все это делалось напоказ, потому что слухи о сроках строительства, конечно же, дошли до дипломатов и разведчиков; очевидно, что даже очень быстрая война неизбежно перечеркнула бы все наши планы. Как все это теперь от меня далеко. Другой мир! Вспоминая, я не испытываю ни печали, ни злости. Просто все это стало мне чужим.
23 июня 1950 года. Лично для меня все изменилось 8 февраля 1942 года. Будь я всего лишь архитектором Гитлера, со мной ничего бы не случилось после поражения в войне; меня бы даже не вызвали в органы по денацификации. Вероятно, я стал бы просто еще одним Брекером или более известным Гислером. Никто не отдал бы архитектора под суд. Мои помощники, которые вместе со мной разрабатывали проекты реконструкции Берлина, как пишет жена, снова вернулись к работе; они занимаются городским планированием и архитектурой, дела у них идут хорошо, и им даже удается помогать моей семье.
3 июля 1950 года. Большой жук-плавунец ползет в направлении Ванзее. Нейрат, Дёниц, Редер и я окружили насекомое и несколько раз пытались развернуть его в другую сторону. Сделав два-три круга, он все равно возвращается к прежнему курсу. Говорим о животных инстинктах. Мы стали любителями животных. Я даже запрещаю гонять мышей в моей части сада.
8 июля 1950 года. В какой-то из последних заметок я писал, что очень отдалился от мира грандиозных зданий, которые я проектировал для Гитлера. Но сегодня ночью, когда я лежал без сна, мои мысли постоянно возвращались к этим зданиям. Видимо, мне труднее расстаться с миром иллюзий, чем я готов признать. Проснувшись, я по памяти нарисовал несколько берлинских и нюрнбергских зданий. Последним, что я по-настоящему строил для Гитлера, были казармы и укрытия — к примеру, просторный коттедж в небольшом сосновом лесу в Виннице. Несколько извилистых аллей создавали впечатление парка или сада. Все это разительно отличалось от убогих деревушек и грязных улочек Винницы.
Как-то раз Гитлер стал, по своему обыкновению, высмеивать примитивность местных жителей. Его поддержал Геринг, пошутив, что им надо продавать бусы, как африканским дикарям. На следующее утро — стоял необычно жаркий сухой день — я с несколькими спутниками отправился осматривать окрестности. Но когда я вошел в одну из убогих лачуг, мне радушно предложили хлеб с солью. В углу каждого домика висела икона, украшенная цветами. В тот день я мог ездить по деревням без вооруженной охраны. А всего через шесть месяцев Гитлер преобразил этот мир; повсюду формировались партизанские отряды, которые вели жестокую войну против нас.
10 июля 1950 года. Утром напряженные отношения с Ширахом вылились в открытое столкновение. Подумать только, он разозлился из-за метлы!
Он внезапно накинулся на меня:
— Как ты смеешь брать мою метлу? Безобразие!
Я сказал, что не потерплю такого наглого тона.
— Это я наглый? — взорвался он. — Да твое высокомерие всем действует на нервы. Неужели ты этого не видишь?
Теперь мы перестали здороваться друг с другом.
Между прочим, несколько дней назад Функ предупредил меня насчет своего друга Шираха. Сказал, что тот наговаривает на меня охранникам и другим заключенным, ставит под сомнение мою способность хранить секреты и всех предостерегает от разговоров со мной. И в самом деле, с тех пор со мной почти никто не разговаривает. Я отошел от своего решения хранить молчание. Видимо, такие вещи не для меня, я хватаюсь за любую возможность поболтать с охранниками — пусть даже о пустяках.
Но, скорее всего, ссора с Ширахом надолго не затянется. Шпандау — не место для вражды. В любом случае мы уже несколько раз ссорились и мирились.
Первая ссора произошла вскоре после моего назначения на пост министра вооружений, когда я прилетел из Силезии в Вену, чтобы решить некоторые вопросы. Я передал Шираху, в то время гауляйтеру Вены, просьбу встретить меня в аэропорту, чтобы по дороге в город обсудить проблемы производства. Но он не приехал; он передал записку моему адъютанту, в которой сообщал, что гауляйтер встречает только глав государства. Он ждет меня в любое время в своем кабинете. Я в свою очередь написал в ответ, что он может встретиться со мной в гостинице «Империал», если пожелает.
Эта ссора из-за вопросов протокола, такая же глупая, как и наш последний спор, оборвала все связи между мной и Ширахом вплоть до конца 1944 года. Всякий раз, когда я приезжал в Вену с инспекцией, Ширах якобы находился в отъезде. На совещания он присылал своего заместителя, и я неизменно просил передать, что буду рад принять его в гостинице «Империал».
В начале войны Ширах был еще в фаворе у Гитлера. Говорят, летом 1942-го Гитлер заметил в узком кругу, что возлагает большие надежды на Шираха. Может быть, Ширах видел во мне соперника; это объяснило бы его поведение.
21 июля 1950 года. Несмотря на явное недовольство Шираха, Функ сегодня присел рядом со мной на скамейку в саду. Оба вялые от однообразной еды русского месяца. В пяти шагах от нас грядка с огурцами. После небольшой паузы Функ вдруг говорит:
— Я бы съел огурец. А вы?
Я качаю головой. Долгая пауза. Функ продолжает сидеть, и тогда я замечаю:
— Это интересно с точки зрения психологии. Наверное, вам не хватает сил, чтобы подняться самому.