Шпион для Германии
Шрифт:
Утром без четверти шесть в дверь камеры постучали.
— Одевайся! — прозвучал чей-то грубый голос.
Затем в дверное окошечко мне просунули чашку кофе и два кусочка белого хлеба.
После этого повели в комнату для допросов.
И вчерашняя процедура повторилась. Вновь фотографирование, регистрация, снятие отпечатков пальцев.
Когда к дверям тюрьмы подъехала автомашина, на меня снова надели наручники.
Чиновник, встретивший меня вчера в аэропорту, сел рядом со мной. Он не сказал ни слова и всю дорогу смотрел в окно. Вероятно, думал о своих предписаниях.
Через час «Италия» должна отплыть. Провожающие стояли на пирсе, смеялись, шутили, у некоторых на глазах виднелись слезы. День
Любопытные толпились в проходе, когда меня в наручниках вели на корабль. Не обошлось и без фоторепортеров, которые «обстреливали» меня со всех сторон.
Сопровождавший меня представитель властей, видимо, доставил на «Италию» не одного такого бывшего заключенного, — во всяком случае, он хорошо ориентировался в обстановке. Никого не спрашивая, он направился к детской комнате. Сняв с меня наручники, бросил мои документы на стол и сунул себе в рот жевательную резинку.
— Садись! — сказал он мне.
Это были первые слова, произнесенные им. Несколько раз он смотрел на часы, так как время, по его мнению, тянулось слишком медленно.
Я рассматривал на стене цветные фрески к сказке «Белоснежка и семь гномов».
Посмотрев еще раз на часы, чинуша встал.
— О'кей, — проговорил он и постучал указательным пальцем себя по лбу.
Таково было мое прощание с Америкой.
Заперев дверь снаружи, верзила перекинулся несколькими словами со стюардом.
Корабль стал выходить из гавани. Итак, в Германию, на родину! На свободу, навстречу самому большому приключению в моей жизни. Когда «Италия» миновала трехмильную зону, стюард открыл дверь.
— Такова бюрократия, — сказал он. — Все это не имеет никакого смысла.
Затем он показал мне отпечатанный список пассажиров. Моя фамилия стояла на последнем месте — в качестве дополнения.
«Мистер Эрих Гимпель», — прочитал я.
Мистер!
Я уставился на это слово. Из заключенного в мистеры! Прошли дни, недели и даже месяцы, пока я осознал чудо свободы и смог снова спокойно смотреть людям в лицо. Пока привык есть то, что мне нравилось, пока вновь стал отличать вкус мозельских вин от пфальцских. Пока перестал избегать женщин. Пока решился начать поиск близких мне людей… Мне набежало уже сорок пять лет, десять месяцев и одиннадцать дней. На моем счете было уже несколько тысяч марок. Я остался должником Соединенных Штатов Америки, поскольку не отсидел там еще девятнадцать лет заключения. Для Америки я оставался шпионом, в Германии же числился возвращенцем.
Несколько месяцев я посвятил написанию своих воспоминаний.
Вполне сознательно я избегал излишней сентиментальности и ничего не приукрасил. В профессии шпиона не было, нет и не будет никакой романтики. Беззвучная агентурная война беспощадна, холодна и вульгарна, являясь грязной стороной настоящей войны.
Я ненавижу войну.
Я ненавижу ремесло шпиона.
И так оно будет всегда…