Шпион его величества
Шрифт:
В качестве совета мне граф Аракчеев добавил: «Эх, любезный друг, советую вам следовать русской пословице: с сильным не дерись, с богатым не тягайся».
Между прочим, князь Волконский во время обеда располагался неподалеку от нас, и мы на него весьма весело поглядывали. Он же в это время хмуро и сердито пил шампанское, фужер за фужером, а в нашу сторону даже и не смотрел и сидел как-то вполоборота. Будто отворачивался от нас. Он вообще почти ни с кем не разговаривал; мною же и графом Аракчеевым, без всякого сомнения, оставался недоволен.
Вечер прошел не так скучно (не исключено, это произошло и потому, что вид надутого, молчащего и недовольно косящегося в мою сторону князя Волконского ужасно меня веселил), как обычно бывает у графа Барклая-де-Толли.
Воинственная супруга главнокомандующего в присутствии именитых гостей была чуть более мирной, чем обычно, приглушив слегка свой командирский тон. Но, конечно, стальные нотки все равно проскальзывали, и на главнокомандующего она смотрела, как всегда, сурово и явно осуждающе.
Да, я совсем было запамятовал.
Ужин почтил своим присутствием сам канцлер Николай Петрович Румянцев. Но его появление и его присутствие на ужине у Барклая-де-Толли представляли собой одну немую сцену, заключавшую в себе немало комического.
Канцлер и в самом деле окончательно оглох и вообще был сильно не в духе, раздраженный, малоразговорчивый, недовольный.
Ничего не поделаешь: за изменой следует расплата – это совершенно справедливо.
Так и должно быть.
Конечно, обидно, что нет ни малейшей возможности арестовать графа, чрезвычайно обидно. Но то, что его оставляют номинальным канцлером, то есть оставляют в роли откровенного паяца, для графа Румянцева, столь важного, столь самолюбивого, придающего своей особе повышенное значение, есть самое несомненное наказание, чуть ли не издевательство.
Хе-хе, графа оставляют канцлером, но при этом полностью отставляют от дел. Полностью!!! Да, только так и можно проучить его, коли нет возможности предать суду и повесить за измену. А так он остается человеком как будто публичным, вершителем судеб Российской империи и одновременно никем и, значит, всеобщим посмешищем.
Да, да, именно так и надо поступить, дабы впредь неповадно было.
Полагаю, что император Александр Павлович принял единственно верное решение, поступив подобным образом.
Ежели нельзя казнить, пусть хотя бы изменнику будет стыдно.
Да, Николай Петрович Румянцев формально пока числится канцлером, но его дипломатическая карьера, без всякого сомнения, у нас на глазах окончательно и бесповоротно завершилась. Визит в Вильну графа де Нарбонна поставил в этой блистательной карьере жирную и решительную точку.
А вот ежели бы не бдительность высшей воинской полиции, ежели бы не этот мальчишка, доставивший мне письмо канцлера Николая Петровича Румянцева к императору Франции, то давний, видимо, сговор графа с Наполеоном Бонапартом только продолжал бы набирать силу и последствия этого для нас могли бы быть самые непредсказуемые и даже страшные и необратимые.
Теперь же, кажется, еще есть возможность предотвратить катастрофу – измена была разоблачена, не успев зайти слишком далеко.
Однако надо честно признать: ежели бы непутевый резидент Бонапарта барон Биньон не прислал бы в Вильну в эти дни своего секретаря и моего бесценного агента Закса-младшего, преступную связь канцлера Российской империи графа Румянцева с императором Франции нам вряд ли удалось бы выявить. Но, слава Богу, это произошло.
Поистине – слава Богу!
Барон Биньон помог нам, предоставив русской воинской полиции случай, который нельзя не использовать.
И теперь Россия еще может быть спасена!
Грандиозное, немыслимое предательство удалось предотвратить.
Еще одна деталь, как мне кажется, весьма любопытная.
В самом конце ужина, когда я поднялся и собирался было уже уходить, ко мне подошел Роберт Вильсон, бригадный генерал и агент британской короны, от острого взгляда которого, кажется, ничего не может укрыться: он всегда и всюду, без малейшего стеснения, лезет. Так случилось и на этот раз.
Вильсон отвел меня в сторону и довольно-таки бесцеремонно и при этом громко, отнюдь не таясь, стал расспрашивать, в самом ли деле раскрыта тайная переписка канцлера Румянцева с Бонапартом.
Я развел руками, естественно, отвечал ему, что ничего об этом не знаю, и добавил, что если бы и знал, то не имел бы права рассказывать об этом ровно ничего.
Вильсон засмеялся, ничего не ответил и молча отошел. Я же простился с главнокомандующим и тут же отправился к себе.
Поразительно все-таки, насколько слухами земля полнится, виленская в том числе.
Да, британская агентура уже, видимо, успела обо всем пронюхать. Что ж, успела так успела: тем больше позора канцлеру и славы высшей воинской полиции Российской империи. А вот с бригадным генералом Вильсоном надо быть настороже, хоть он и наш союзник по борьбе с Бонапартом.
Просмотрю сейчас последние донесения, отберу наиболее интересные из них, уложу заранее в портфель и немедля отправляюсь спать – к десяти утра меня ждет государь Александр Павлович.
Непременно расскажу его величеству и об нынешнем ужине у Барклая-де-Толли, и о беседе со мной (точнее, это был допрос) бригадного генерала Роберта Вильсона, и о разговоре своем с министром Балашовым и генералом Аракчеевым. Не премину упомянуть о поведении генерал-адъютанта Петра Михалыча Волконского и генерала от кавалерии Леонтия Леонтьевича Беннигсена, особ в высшей степени капризных, строптивых и заносчивых, даже каких-то нервно-заносчивых. Конечно же, поведаю и о глухом нашем канцлере Николае Петровиче Румянцеве, на ужине постоянно корчившем недовольную мину, несмотря на то что Барклай со своей супругой весь вечер, как могли, умасливали его.
Впрочем, поведение канцлера, с учетом событий, последовавших после отъезда графа Нарбонна, совершенно естественно. Более того, отныне недовольная мина, кажется, приклеится к канцлеру навсегда.
Конец тетради
Записи, сделанные на вклеенных страницах
А вот и моя награда! Подлинная награда! Наконец-то я дождался!
Да! Да! Да! Успех несомненный, очевидный и долгожданный, но, надо честно признать, и заслуженный. Сей месяц в Вильне я провел недаром.