Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)

Ле Карре Джон

Он сумел выдавить:

– Нет, об этом мне ничего не известно. Мы с братом…

Сводным братом или единокровным?

– …Мы с братом имели очень мало общего. Он был старше. И мы не очень-то ладили между собой. Он сменил множество разных профессий, никак не мог нигде осесть и чем-то заняться основательно. Возможно, этот Тейлор был его приятелем, который… Который… – Эвери пожал плечами, отчаянно делая вид, что Маллаби и для него самого представлялся личностью загадочной.

– Сколько вам лет? – спросил Пеерсен. Казалось, ему на время пришлось забыть о соболезнованиях.

– Тридцать два.

– А сколько было Маллаби? – вопрос снова прозвучал небрежно,

как едва имеющий отношение к делу. – Не скажете ли, на сколько лет он был старше вас?

Сазерленд и Пеерсен видели паспорт и знали это. Возраст погибшего запоминается почему-то особенно легко. Только Эвери, «брат» покойного, понятия не имел, сколько тому было лет от роду.

– На двенадцать, – рискнул предположить он. – Моему брату было сорок четыре.

Черт, зачем он сделал разницу в возрасте такой большой?

Пеерсен удивленно вскинул брови.

– Как, всего сорок четыре? Значит, с паспортом тоже что-то не так. – Пеерсен повернулся к Сазерленду, ткнул сигарой в дверь, располагавшуюся в дальнем конце его кабинета, и сказал с таким довольным видом, словно ему только что удалось разрешить старый спор между друзьями: – Теперь вы понимаете, почему у меня возникли проблемы с опознанием?

Сазерленд, напротив, выглядел очень разозленным.

– Было бы хорошо, если бы мистер Эвери все-таки взглянул на тело, – сказал Пеерсен. – Тогда у нас появится хоть какая-то уверенность.

Сазерленд взял инициативу в свои руки:

– Послушайте, инспектор Пеерсен. Личность мистера Маллаби установлена по его паспорту. Министерство иностранных дел в Лондоне подтвердило, что мистер Эвери указан в заявлении мистера Маллаби в качестве ближайшего родственника. Вы сами только что заявили, что в обстоятельствах его гибели нет ничего подозрительного. Так что теперь общепринятая процедура предусматривает передачу вами его личных вещей на хранение мне до тех пор, пока все формальности в Соединенном Королевстве не будут улажены. А мистеру Эвери должно быть дано разрешение забрать тело покойного брата.

Пеерсена, кажется, такой вариант вполне устраивал. Он вынул остатки личных бумаг Тейлора из металлического ящика своего стола и положил их к письмам в папке перед собой. Потом он кому-то позвонил и переговорил по-фински. Через несколько минут дежурный принес старый кожаный чемодан с инвентарным списком, который Сазерленд подписал. Пока все это происходило, ни Эвери, ни Сазерленд не обменялись с инспектором ни словом.

Затем Пеерсен проводил их до самого выхода на улицу. Сазерленд настоял на том, что чемодан и папку с бумагами должен нести только он сам. Они подошли к машине. Эвери ожидал, что Сазерленд заговорит, но тот продолжал молчать. Они ехали около десяти минут. Городские улицы были освещены тускло. Эвери заметил, что дорогу в обоих направлениях посыпали каким-то химикатом. В центре и по обочинам все еще лежал снег. Он почему-то подумал о верховой прогулке по зимнему парку, хотя никогда в жизни не делал ничего подобного. Неоновые уличные фонари отбрасывали тусклый, болезненный желтый свет, который становился все более скудным по мере наступления темноты. Эвери лишь иногда обращал внимание на какой-нибудь необычный дом с островерхой крышей, на звон попавшегося навстречу трамвая или на белую меховую шапку патрульного полицейского.

Зато он часто оборачивался, чтобы посмотреть сквозь стекло машины назад.

7

Вудфорд стоял в коридоре, курил трубку и улыбался коллегам, которые расходились по домам. Он получал от этого зрелища особое удовольствие. По утрам все было не так интересно. Традиция требовала,

чтобы низшие чины прибывали к половине десятого; офицеры могли приезжать к десяти или четверти одиннадцатого. В теории руководители отделов департамента задерживались затем допоздна, завершая свои бумажные дела. Истинный джентльмен, любил говаривать Леклерк, никогда во время работы не смотрит на часы. Этот обычай родился во время войны, когда офицерам приходилось рано утром подробно опрашивать пилотов, вернувшихся из ночных разведывательных полетов, а вечером инструктировать агентов перед заброской в тыл врага. Рядовые сотрудники и тогда всего лишь отбывали свою смену, но только не офицеры, которые работали столько, сколько требовали их обязанности. Теперь от традиции осталась одна видимость. Бывали дни и даже недели, когда Вудфорд и его коллеги с трудом находили, чем бы себя занять хотя бы до половины шестого. Холдейна это не касалось – тот вкалывал не покладая рук, чтобы поддерживать высокую репутацию аналитического отдела департамента. Остальные составляли проекты, которые так и не ложились на стол к начальству, обсуждали, где лучше провести отпуска, мусолили внутренние сплетни или жаловались на качество конторской мебели, выдавая это за заботу об удобстве своих сотрудников.

Берри, шифровальщик, вышел в коридор, наклонился и защепил брюки зажимами для езды на велосипеде.

– Как там твоя женушка, Берри? – спросил Вудфорд. Он считал своей обязанностью держать руку на пульсе.

– С ней все в порядке, сэр, спасибо. – Берри распрямился и несколько раз провел расческой по волосам. – Я просто в шоке от гибели Уилфа Тейлора, сэр.

– Да, просто ужас. Он был превосходным разведчиком.

– Мистер Холдейн сам закроет отдел регистрации, сэр. Он собирается еще поработать.

– Правда? Впрочем, у нас у всех работы прибавилось.

Берри понизил голос:

– А босс теперь даже спит у себя в кабинете, сэр. Настоящий кризис, ничего не скажешь. Я слышал, он встречался с министром. За ним присылали автомобиль.

– Доброй ночи, Берри.

«У них слишком длинные уши», – подумал Вудфорд, но без тени недовольства и двинулся с проверкой по коридору.

Единственным источником света в кабинете Холдейна была настольная лампа с ножкой на шарнирах. Она бросала узкий пучок света на лежавшее перед ним досье, лишь слегка обрисовывая контуры лица и рук.

– Работаем допоздна? – спросил Вудфорд.

Холдейн положил досье в поднос для исходящих бумаг и взялся за другое.

– Интересно, как там справляется наш молодой Эвери. Думаю, у него все будет путем, у этого мальца. Как я понял, босс еще не вернулся. Должно быть, трудные ему выдались переговоры. – Не умолкая, Вудфорд уселся в кожаное кресло.

Это кресло было вообще-то собственностью Холдейна. Он привез его из дома и любил посидеть в нем после обеда, разгадывая кроссворды.

– А с чего у него все должно быть хорошо? Нам пока трудно судить об этом. Прецедентов-то не случалось, – отозвался Холдейн, не поднимая взгляда.

– Как наш Кларки справился с женой Тейлора, любопытно мне знать? – сменил тему Вудфорд. – И как она восприняла новость?

Холдейн вздохнул и отложил папку с досье в сторону.

– Он поставил ее в известность. Больше я ничего не знаю.

– И даже не представляешь ее реакцию? Он тебе ничего не рассказывал?

Вудфорд, как обычно, говорил громче, чем было нужно. К этому его приучила жизненная необходимость постоянно перекрикивать жену.

– Понятия не имею. Он поехал к ней один, насколько я понял. Леклерк не любит распространяться о подобных вещах.