Шпион смерти

Григорьев Борис Николаевич — писатель, переводчик, сотрудник Главного управления КГБ, затем СВР РФ. Рядовой сотрудник резидентур в Дании, Швеции, руководитель резидентуры в Шпицбергене. Владеет немецким, английским, шведским, норвежским и датским языками. Автор остросюжетных книг «Перебежчик», «Иуда из Ясенева», «Шпион жизни».

Сунь-цзы, то ли мудрый философ, то ли глава тайной службы древнего Китая, говорил:

Знание наперед нельзя получить ни путем умозаключений по сходству, ни путем всяких вычислений. Знание о положении противника можно получить

Такие знания могут добыть только шпионы, добавлял он, и делил их на местных, внутренних, обратных, шпионов смерти и шпионов жизни. Шпионы местный и внутренний находятся в собственной стране проживания, они отличаются друг от друга только тем, что первый из них — чистый абориген, а второй — иностранец. Обратный шпион — это шпион-двойник, он засылается в стан врага под видом доброжелателя или становится таковым под воздействием врага. Шпион смерти — это тот агент, который будет неминуемо убит при выполнении своего задания.

Шпионы жизни — это, согласно Сунь-цзы, те, кто возвращаются с донесением. Больше всего под это определение подходят разведчики-нелегалы. Они засылаются в разведываемые страны как шпионы жизни, но обстоятельства зачастую складываются для них самым неблагоприятным образом, и они становятся шпионами смерти.

Но бывает и наоборот.

Автор

Заходящее солнце медной вспышкой на мгновение озарило серые, обрамленные в холодную сталь окна высотного здания, но скоро его слабые лучи стали один за другим, снизу вверх, гаснуть, как будто по стене размашисто прошелся гигантский старательный ластик-невидимка, оставивший после себя одни мертвые темно-свинцовые глазницы.

Над городом сразу стали опускаться сумерки.

В сквере повеяло сыростью, чувствовалось близкое дыхание остывшего моря. Он приподнял воротник плаща и зябко поежился. Часы на ратуше справа глухо пробили четверть девятого. Где-то сзади призывно зазвенел трамвай, по прилегающим улицам нескончаемым потоком двигались автомобили, со всех сторон слышалось мерное шуршание шин да изредка доносился сдержанный скрежет тормозов. Рабочий день уже давно кончился, но люди со своими хлопотами все еще беспрестанно сновали по городу.

Наконец сквер, в который он забрел отдохнуть после длинного и утомительного дня, стал быстро, словно по команде, пустеть. Первыми поднялись со скамеек чистенькие, ухоженные и как-то благопристойно упакованные старички и старушки. За ними последовали чопорные, полные достоинства няньки, волочившие за собой, как на буксире, сердитых и раскормленных детей, которые до смерти устали от их бесконечных нотаций и назиданий. Последней сквер покинула молодая, отчаянно целующаяся парочка — они так и ушли, не разрывая сомкнувшихся уст и поддерживая друг друга своими телами.

Свежий ветерок ворвался на аллею, заметая под скамейки последние пожухшие листья и, словно ночной сторож перед закрытием парка, напоминая последним посетителям, что пора уходить.

…Он прибыл в эту северную столицу рано утром. Огромный многоэтажный паром, вместивший в свое чрево, кроме людей, автобусы, грузовики и легковые автомобили, доставил его в Свободную гавань точно по расписанию. Он сошел на берег вместе с другими пассажирами, в основном туристами из Америки, без всякого таможенного и пограничного контроля, взял такси и попросил отвезти на Центральный вокзал. Там сдал чемодан в камеру хранения и приобрел билет на вечерний поезд. Впереди оставался целый день, и он решил посвятить его знакомству с городом. Это всегда было для него источником дополнительной энергии: радость открытия неизведанного органично сочеталась со служебной необходимостью, и он никогда не чувствовал при этом каких-либо неудобств.

Но в этом городе он сразу почувствовал себя иначе. Город странным опосредованным образом не принимал его, оставаясь чужим и холодным. Он осознал это не вдруг, но по мере того, как смешавшись с толпой туристов, бродил по залам королевского дворца, а потом блуждал по тесным улочкам Старого города, им все более овладевало ощущение неприкаянности, пустоты и тревоги. Было такое впечатление, что внутри поселился невидимый и коварный хищник, который исподволь, не причиняя физической боли, пожирал внутренности.

Когда он плотно перекусил в итальянской пиццерии «Quatro Staggioni» и потом пришел в этот скверик, чтобы перевести дух и разобраться в своих смутных ощущениях перед дальней дорогой, то окончательно понял, что дело не в городе, а в нем самом. Это открытие насторожило его в большей степени, чем если оно было вызвано посторонними причинами, например обнаружением «хвоста»…

Вот то-то и странно, что с этой точки зрения все было спокойно. В первой стране своего маршрута, естественно, пришлось попотеть, чтобы как следует провериться и убедиться, что местная контрразведка интереса к его персоне не проявляет. Это внушало уверенность и в том, что в следующей стране шансы попасть в поле зрения спецслужб по крайней мере не увеличивались. Так оно и оказалось, и теперь можно было слегка расслабиться.

Но расслабление не наступало.

Ранее ему не приходилось заниматься самокопанием — свои аналитические способности он употреблял большей частью в служебных целях и тратил их на сугубо посторонние обстоятельства и факты, которые формировали его окружение и создавали рабочий микроклимат. Тут все было ясно. Другое дело — внутренний мир. Им заниматься до сих пор было незачем и некогда: полуголодное детство в глухой черноземной деревушке, преждевременные для его возраста заботы о хлебе насущном, «десятилетка» в соседней деревне, в которую он бегал шесть лет подряд, проделывая каждый день по несколько километров в один конец, такие же полуголодные студенческие годы и работа, которая завертела сразу вихрем, не оставляли времени на такую непозволительную роскошь, как самоанализ.

И вот теперь, сидя на скамейке в пустынном сквере чужого города и находясь в самом начале своего пути, он вдруг сталкивается с необходимостью разобраться в самом себе, необходимостью настолько настоятельной, что грозит вытеснить из сознания другие приоритеты, а это никак не вписывалось в его намерения. Сейчас нужно было полностью сосредоточиться на полученном в Москве задании, к выполнению которого надо будет еще приступать, а тут такие дела. Да, все это не ко времени…

Он закрыл глаза и вытянул ноги, чтобы размять окоченевшие члены. Приятная дрема стала незаметно подкрадываться к нему, но усилием тренированной воли он сумел подавить ее и заставить себя думать о деле. Перед глазами встала казенная конспиративная квартира с функционально расставленной мебелью, стол с бутербродами и бутылкой «армянского», куратор Александр Петрович вместе с начальником отдела Виктором Николаевичем, последние напутствия перед дальней дорогой. Сколько таких проводов было в его оперативной биографии, а вот в памяти всплыли почему-то эти, последние.