Шпион в доме любви. Дельта Венеры
Шрифт:
Когда он поднялся к ней в гримуборную, чтобы выразить свое почтение, Анита одевалась, окруженная морем цветов. И к радости поклонников, сидевших вокруг, занималась тем, что подкрашивала помадой срамные губки, не позволяя при этом молодым людям делать ни единого движения в свою сторону.
Когда Барон вошел, она подняла голову и улыбнулась ему. Одна ее ножка покоилась на маленьком столике, подол искусно сшитого бразильского платья был поднят, а сама она продолжала унизанными всевозможными украшениями руками подкрашивать срамные губки, смеясь над тем возбуждением, которое обнаруживали окружавшие ее мужчины.
Ее срамные губки напоминали парниковый
Барону не удалось уговорить ее пойти поужинать с ним после представления. Первый выход Аниты был лишь прологом к тому номеру, который сделал ее знаменитой во всей Южной Америке и заполнял глубокие, сумрачные ложи театра, портьеры на которых были полузадернуты аристократами со всего света. На это выступление женщины не приглашались.
Она снова надела то же платье с шелестящей юбкой, в котором пела бразильские песни, но без шали. Оно было без бретелек, так что полные груди, которые этот узкий наряд сжимал и приподнимал, выглядели почти совсем неприкрытыми.
В подобном облачении она двигалась от ложи к ложе, в то время как представление на сцене продолжалось: когда тот или иной мужчина просил ее, она опускалась перед ним на колени, расстегивала ему брюки, брала унизанной украшениями рукой пенис и облизывала его с совершенной легкостью перышка и изобретательностью, на которую способны лишь немногие женщины, до тех пор пока у мужчины не наступал оргазм. Руки ее были так же деятельны, как и рот.
Ловкие пальчики и изменчивые движения доводили мужчин почти до сумасшествия. Она то легонько держала весь пенис, то с силой терла его, то слегка теребила волоски — все это исполнялось необыкновенно красивой и привлекательной женщиной в то самое время, когда внимание остальных зрителей было устремлено на сцену. Зрелище члена, исчезающего в ее роскошном ротике со сверкающими зубками, и вздымающихся грудей давало мужчинам такое удовлетворение, что они были готовы дорого за него платить. Ее выступление на сцене подготавливало их к выступлению в ложах. Она возбуждала их ртом, глазами и грудью. Получать удовлетворение под аккомпанемент музыки, света и песни в сумеречной ложе с полузадернутыми портьерами, поднятой высоко над зрительным залом, было необыкновенно пикантной формой развлечения.
Барон был готов влюбиться в Аниту и оставался с ней дольше, чем с какой бы то ни было женщиной. Она же влюбилась в него и родила ему двоих детей.
Однако по прошествии нескольких лет он отправился дальше. Привычка и потребность в свободе и переменах оказались слишком сильны.
Он прибыл в Рим, снял себе апартаменты в «Гранд Отеле». По воле случая этот номер-люкс оказался соседним с тем, в котором проживал испанский посол с супругой и двумя дочерьми. Они тоже подпали под обаяние Барона. Жена посла восхищалась им. Они стали такими добрыми друзьями, и у него так замечательно получалось возиться с детьми, которым в гостинице нечем было заняться, что скоро у обеих девочек вошло в привычку по утрам, едва успев проснуться, приходить к Барону в гости и будить его смехом и дурачествами, которых им не позволяли их более серьезные родители.
Одной девочке было десять
Как и большинство мужчин, Барон всегда просыпался с пенисом, находившимся в особенно восприимчивом состоянии, на которое он едва ли мог оказать какое-либо влияние. У него не оставалось времени даже на то, чтобы выйти пописать и тем спасти положение.
Не успевал он этого сделать, как две девочки уже бежали по сверкающему полу и набрасывались на него и на его налитой пенис, до известной степени скрытый большим голубым одеялом.
Девочек ничуть не заботило то, что их юбочки задираются, а стройные ножки балерин теряют опору. Они плюхались на пенис и оставались лежать на одеяле. Смеясь, они крутились на Бароне, садились на него, играли с ним в «лошадку», усаживались на него верхом, пришпоривали и просили расшатывать кровать движениями тела. Сами же они тем временем целовали его, дергали за волосы и лопотали с ним, как это делают дети. Барону до того нравилось подобное обращение, что постепенно забава приобрела угрожающие размеры.
Одна из девочек лежала на животе, и ему, чтобы разговеться, достаточно было лишь слегка тереться о нее. Он проделывал это так, будто то была часть их игры, как будто он хотел спихнуть девочку с постели. Он говорил:
— Уверен, что ты свалишься, если я буду так тебя толкать.
— Не свалюсь, — отвечала девочка и цепко держалась за него через постельное белье, а он все двигался, словно хотел заставить ее перекатиться на другую сторону кровати.
Он со смехом приподнимал ее, однако она продолжала лежать на нем, тесно прижимаясь ногами, трусиками и всем телом, чтобы не соскользнуть. Он же на радость всем продолжал игру. Чтобы сделать борьбу равной, вторая девочка усаживалась на Барона верхом впереди сестры, так что теперь он мог двигаться еще яростнее под их общим весом. Пенис, скрытый под толстым одеялом, все поднимался и поднимался между их маленьких ножек, и тут он кончал, причем с напором, ранее ему почти неведомым. После чего сдавался на милость девочек, победивших способом, о котором даже не подозревали.
В другой раз, когда они пришли с ним поиграть, он держал руки под одеялом. Приподняв одеяло указательным пальцем, он сказал, что они должны попробовать его поймать. Девочки с величайшим усердием попытались овладеть пальцем, возникавшим в разных местах постели, и наконец это им удалось. Вскоре они держали уже не палец, а пенис, и, сделав вид, будто хочет вырваться, Барон вынудил их ухватиться за него еще сильнее. Несколько раз он совсем исчезал под одеялом, чтобы они бросались искать его член, который он неожиданно выставлял им навстречу.
Барон изображал зверя, который норовил их поймать и искусать, несколько раз весьма близко от того места, за которое он очень хотел, чтобы они его потрогали, и это крайне забавляло девочек. Играли они со «зверем» и в прятки. «Зверь» выпрыгивал на них из засады. Он прятался в комоде и занавешивался одеждой. Одна из девочек открывала комод. Он мог при желании заглянуть ей под платье, после чего хватал проказницу и в шутку кусал за ляжку.
Игры их были настолько необузданными, путаница настолько безнадежной, а девочки — настолько шаловливыми, что частенько его руки касались всего того что он хотел.