Шпион в доме любви. Дельта Венеры
Шрифт:
Человеком она была жизнерадостным, улыбчивым и симпатичным. У нее были обесцвеченные волосы, однако брови были черными и кустистыми, как у мужчины. Над верхней губой пробивался мягкий пушок. До того, как она обесцветила волосы, она наверняка была смуглой, пышноволосой девушкой с юга Франции. Собственная нога у нее была сильной и мощной, а тело довольно красивым. Однако я не мог заставить себя обратиться к ней с вопросом. Глядя на нее, я вспоминал картину Курбе [39] , которую мне однажды довелось видеть. Это было живописное полотно, заказанное одним богачом и изображавшее женщину в момент совокупления. Будучи великим реалистом, Курбе запечатлел ее половой орган и ничего больше. Руки, ноги и голову он опустил. Он изобразил торс с тщательно выписанным лоном, искаженным страстью и обхватившим
39
Гюстав Курбе (1819–1877) — французский художник, участник Парижской Коммуны 1871 г.
— Я вот уже два часа брожу под дождем. Туфли мои стоптались, и ни одного клиента за все это время.
Я вдруг ее пожалел и сказал:
— Вы не откажетесь выпить со мной чашку кофе?
Она спросила:
— Вы чем занимаетесь, художник?
— Я не художник, — ответил я. — Но сейчас как раз стоял и думал об одной недавно виденной мною картине.
— В кафе «Веплер» есть несколько отличных картин, — сказала она. — Вот взгляните.
Она извлекла из своей сумочки нечто напоминавшее тонкий носовой платок и развернула его. На нем были нарисованы две женские ягодицы, расположенные так, что можно было видеть влагалище и такой же огромный член. Она растянула платок, который оказался эластичным, и получилось, как будто ягодицы и член двигаются. Потом она повернула платок, и снова было такое впечатление, словно член двигается, но только теперь уже в женском влагалище. Девушка шевелила платком как-то по-особенному, отчего вся картинка казалась живой. Я рассмеялся, но увиденное возбудило меня, и мы так и не дошли до кафе «Веплер», потому что девушка предложила зайти к ней домой. Комната, в которой она жила, находилась в весьма плачевного вида доме на Монмартре, где обитали все циркачи и артисты оперетты. Нам пришлось подниматься пять этажей.
Она сказала:
— Простите, что тут так плохо, но я только-только приехала в Париж. Я живу здесь всего лишь месяц. Раньше я работала в борделе в одном маленьком городке, но какая скука каждую неделю общаться с одними и теми же мужчинами!. Все равно что выйти замуж! Я точно знала, когда они придут, в какой день и в котором часу. Я знала все их привычки. Никаких неожиданностей больше не предвиделось. Поэтому я и перебралась в Париж.
Разговаривая, мы зашли к ней в комнату. Она была очень маленькой: места в ней хватало только для большой железной кровати, на которую я повалил девушку и которая скрипела так, будто мы уже лежали и любились на ней, как две обезьяны. Однако я никак не мог привыкнуть к тому, что в комнате нет ни единого окна. Все равно что лежать в тюрьме или в могиле. Я не могу объяснить, какое у меня было чувство. Но это дало мне ощущение покоя. Как замечательно было почувствовать себя в безопасности вместе с молодой женщиной. Почти так же приятно, как оказаться в ее киске. Это была самая удивительная комната из всех, в которых я когда-либо занимался любовью, настолько отгороженная от остального мира, настолько замкнутая в себе и теплая. Проникая в девушку, я подумал, что по мне, да пропади он этот остальной мир пропадом. Я находился в лучшем месте на свете, в матке, теплой, мягкой и закрывающей меня от всего прочего. Она защищала и скрывала меня.
Я бы не отказался навсегда остаться с той девушкой и никогда не выходить на улицу. Два дня я так и делал. Два дня мы лежали в ее постели, ласкали друг друга, засыпали, снова ласкали и засыпали, пока все не превратилось в один сон. Всякий раз, когда я просыпался, мой член был в ней. Она была смуглая, горячая и открытая.
Я то двигался, то просто лежал. Так продолжалось до тех пор, пока мы оба страшно не проголодались.
Тогда я сходил за вином и мясом, а потом снова вернулся в постель. Дневной свет к нам не проникал. Мы не знали, какое сейчас время дня, или уже вообще ночь. Мы просто лежали, ощущали тела друг друга — одно почти все время в другом — и разговаривали, нашептывая
— Ивонна, не смеши меня, а то он выскочит.
Мой член выскальзывал, когда я смеялся, и мне приходилось снова его вставлять.
— Ивонна, ты устала? — спросил я ее.
— Да нет же, — сказала она. — Сейчас я впервые сама от этого что-то получаю. Когда клиенты все время торопятся, это не может не уязвлять меня, так что я просто даю им возможность расправиться со мной, сама в этом не участвуя. Кроме того, это пагубно для профессии, потому что эмоции старят и утомляют. Меня не покидает ощущение того, что они не уделяют мне достаточно внимания, и потому я отступаю и прячусь в себя. Тебе это понятно?
Тут Марсель спросил меня, был ли он хорошим любовником в самый первый раз, когда мы пришли к нему домой.
— Ты был хорошим любовником, Марсель. Мне понравилось, как ты держал меня обеими руками за ягодицы. Ты держал их крепко, как будто хотел съесть. Понравилось мне и то, как ты держал в ладонях мое лоно. Так уверенно, так по-мужски. В тебе есть что-то от пещерного жителя.
— Почему женщины никогда не рассказывают мужчинам ничего подобного? Почему женщины всегда делают из этого такую большую тайну? Им кажется, что они тем самым выдают тайну своей привлекательности, но ведь это не так. А ты говоришь именно то, что чувствуешь. Это замечательно.
— Я верю в то, что это нужно высказывать. Таинственного и так предостаточно, оно не помогает нам в минуты близости. Объявлена война, и многие погибнут в неведении, потому что не отваживаются говорить об эротике. Это смехотворно.
— Я вспоминаю Сент-Тропес, — сказал он. — Наше лучшее лето.
Стоило ему это сказать, как я представила себе то место. Колония художников, куда приезжали представители высшего общества, актеры и люди, лодки которых стояли там на якорях. Маленькие кафе у кромки воды, радость жизни, веселье и атмосфера лени. Все были в купальниках и все болтали друг с другом — владельцы лодок с художниками, художники с молоденьким почтальоном, с молодым полицейским и молодыми рыбаками — все молодые и темноволосые мужчины Южной Франции.
Танцы устраивались во дворе на открытом воздухе. Джаз-оркестр был с Мартиники и жарил сильнее летней ночи. Как-то вечером мы с Марселем сидели в уголке, когда объявили, что свет будет погашен в течение пяти минут, потом в течение десяти минут и, наконец, на четверть часа посреди каждого танца.
Какой-то мужчина прокричал:
— Тщательно выбирайте партнера на la quart d’heure de passion [40] . Тщательно выбирайте партнера.
Все дружно засуетились. Потом грянул танец, и вскоре свет погас. Несколько женщин истерически закричали, а мужской голос сказал:
40
Четверть часа страсти (фр.).
— Это скандал, я не намерен в нем участвовать.
Другой крикнул:
— Зажгите свет!
Танец продолжался в темноте, и чувствовалось, как возбуждение ширится.
Марсель пришел в экстаз. Он держал меня так, как будто хотел переломить пополам. Он наклонился ко мне, раздвигая мои колени своими, и член его напрягся. За пять минут мы только и успели что потереться друг о друга. Когда зажегся свет, все выглядели какими-то растерянными. У некоторых лица стали как у страдающих апоплексией, некоторые были бледны. Шевелюра Марселя пришла в беспорядок. Холстинные шорты одной дамы были помяты. Атмосфера сделалась тяжелой, животной и вибрирующей. Вместе с тем сохранялась видимость изящества и нетронутости. Те, кто оказался шокирован, удалились. Другие же выглядели так, словно ждали грозу, в то время как у третьих в глазах уже снова горел огонь предчувствия.
— Как ты думаешь, кто-нибудь из них начнет кричать, озвереет и потеряет самообладание? — спросила я.
— Я, может быть, — ответил Марсель.
Начался второй танец, и освещение погасло. Голос руководителя оркестра произнес:
— Итак la quart d’heure de passion. Месье, мадам, сейчас у вас будет десять минут и потом еще пятнадцать.
Послышались крики протестующих женщин. Мы с Марселем тесно прижались друг к другу, как двое танцующих танго, и пока продолжался танец, я каждое мгновение боялась, что испытаю оргазм. Вспыхнувший свет озарил еще более непотребное состояние присутствующих и смятение чувств.