Шпионаж и любовь
Шрифт:
Ежи Скарбек вел жизнь человека с привилегиями, типичную для помещиков и весьма далекую от борьбы за существование, с которой сталкивалось большинство поляков в конце XIX века. Граф с детства был «хозяином», которому прислуживали лакей и дворецкий – они были частью его мира. И все же Ежи Скарбек был не вполне графом.
За исключением некоторого числа литовских княжеских фамилий, исторически значительная часть польского дворянства – «шляхты» – не использовала аристократические титулы. Они традиционно обращались друг с другом как с равными, называли других дворян «дорогой брат» и даже – когда Польша была независимым государством – избирали короля. Но многие из старинной знати так обеднели, что, по сути, превратились в крестьян с гербами. Многие семьи, носившие блистательные титулы, а не только благородные имена, продавали эти титулы имперским магнатам, которые могли также получать их в качестве милостей власти. Русский царь Николай I даровал Скарбекам титул в середине XIX века. Тот факт, что Ежи Скарбек не был отпрыском этой ветви семьи, ничуть не понижал его социальный статус. Он был признанным членом одной из старейших польских семей, несомненным аристократом, принятым
4
Ежи Скарбек сам представлялся как граф, так его назвали и в некрологе, и на надгробном камне. Кристина упоминала своих родителей как графа и графиню Скарбек в британском свидетельстве о натурализации, датированном декабрем 1946 г., а также в других случаях. О польской генеалогии и титулах см.: Tomasz Lenczewski, The Marriage of Coats of Arms and Accounts’, Rzeczpospolita, 22 VII (2008).
Конечно, Ежи Скарбек серьезно относился к семейной чести и любые сомнительные намеки его оскорбляли. Кристина сохранила детское воспоминание о том, как он встает из-за стола, когда один из гостей заявляет, что происходит от последнего польского короля Станислава Августа Понятовского. «[А я] потомок сапожника!» – эффектно бросил Ежи, подразумевая средневекового краковского сапожника, убившего легендарного вавельского дракона, прикрывшись овечьей кожей, пропитанной серой, и от которого якобы происходили Скарбеки [4]. Несколько польских семей числили драконоубийцу среди своих предков, тем более что он потом женился на дочери короля. Существовало немало преданий в истории Скарбеков, связанных с давними польскими легендами, и позднее они послужили топливом для личной, семейной и национальной гордости Кристины. На протяжении жизни она носила одно украшение – и это было не обручальное кольцо, а фамильный перстень Скарбеков. Он включал фрагмент железа в память о дерзком Скарбеке, в XI веке не склонившемся перед германским императором даже за посул подарить ему сундуки золота. Вместо этого гордый поляк бросил в германский сундук свое золотое кольцо, выкрикнув: «Пусть золото пожирает золото, мы, поляки, любим железо!» Оскорбленный император позднее был разбит в бою, а польские мечи доказали свою мощь против его наемников.
Однако не все знаменитые Скарбеки были столь воинственны. В XIX веке граф Фридерик Флориан Скарбек прославился как экономист, историк, писатель и социально-политический деятель, президент благотворительного совета и автор многих важных социальных реформ. Граф Фридерик вырос в родовом поместье Желязова Воля, на плоских, но не слишком плодородных равнинах к западу от Варшавы, там его учил дальний родственник по имени Николай Шопен. Поместье было небогато и дом весьма скромный, с традиционной длинной чередой комнат, низкими потолками и четырехколонным портиком на парадном фасаде, увенчанным балконом. Несмотря на рояль в гостиной, в остальном это был простой и удобный семейный дом, во дворе гуляли гуси и утки. Когда у учителя в 1810 году родился сын, его назвали в честь графа, который стал крестным отцом новорожденного. Первое опубликованное произведение Фредерика Шопена, полонез, было посвящено «ее светлости графине Виктории Скарбек, сочинение Фредерика Шопена, музыканта восьми лет» [5]. Граф Фридерик, вероятно, заплатил за публикацию полонеза, посвященного его сестре, а в дальнейшем стал одним из первых и наиболее ревностных поклонников композитора. Семья Скарбек очень гордилась этим родством, особенно когда после смерти Шопена в 1849 году он превратился в символ польской национальной идеи и поэтического духа.
Ежи Скарбек унаследовал благородное имя, богатую семейную историю и некоторую замкнутость. Скарбекам принадлежали гектары земли, целый ряд домов, ферм, их конюшни были заполнены чистопородными конями, но годам к двадцати пяти увлечение Ежи вином и женщинами, рулеткой и скачками нанесло существенный ущерб его доходам. В 1898 году семья организовала его брак с невероятно богатой, умной и «совершенно красивой» наследницей еврейского банкирского дома [6]. В декабре того же года только что окрещенная Стефания Гольдфедер была принята в одну из старейших дворянских семей Польши. Венчание провели по правилам реформатской церкви [5] , вероятно, приемлемой и для католиков Скарбеков, и для Гольдфедеров, не слишком догматично настроенных иудеев.
5
Речь идет о швейцарской реформированной кальвинистской церкви. – Прим. перев.
Бракосочетание вызвало скандал, но не слишком масштабный. Никто в Варшаве не сомневался в мотивах жениха, и представители общества с понимающими усмешками упоминали Гольдфедеров как «класс финансистов, активно участвующих в материальной реконструкции нашей многострадальной нации» [7]. Евреи, некогда нашедшие приют в польском государстве, подвергались тяжелой дискриминации со стороны российских властей, и, несмотря на существование немногочисленной ассимилированной еврейской интеллигенции, большинство польских иудеев говорили на другом языке, ели другую еду и одевались иначе. Они вызывали любопытство, к ним относились свысока, их избегали. Даже ассимилированные еврейские семьи оставались объектом социального остракизма, и если еврейские врачи и юристы пользовались популярностью, это отчасти объяснялось тем, что те сами устанавливали определенную профессиональную дистанцию. Когда состоялось венчание Ежи и Стефании, представители знати и тех самых «финансовых кругов» пошли своими путями, и у каждой из сторон были серьезные основания хмуриться при размышлении о мотивах другой стороны в этом союзе. Если Ежи женился не столько на Стефании, сколько на ее деньгах, то Стефания вышла замуж за благородное имя Скарбеков. В следующем году Ежи купил огромное поместье в Млоджешине, в восточной части центральной Польши, которое, на его взгляд, соответствовало его статусу женатого человека и было достаточно удалено от докучливых варшавских сплетен [6] [8].
6
Ежи Скарбек упоминается в списке землевладельцев, как хозяин поместья Вечадлов, район Пинчо, где, вероятно, Кристина жила до трех лет, когда семья переехала в Тшебницу.
Гольдфедеры были не менее заносчивы и располагали связями, в основном среди богатых банкиров, торговцев и промышленников. Позднее Кристина со смехом рассказывала, что имена ее кузенов Скарбеков высечены на мраморных плитах в церквях Варшавы, а родственники со стороны Гольдфедеров были известны еще шире, так как их имена красовались на вывесках магазинов самых модных улиц Варшавы. Банк Гольдфедеров располагался в красивом трехэтажном здании с французскими окнами на верхних этажах и балконами, выходящими на широкие улицы центра города [7] . Но у Гольдфедеров также были респектабельные культурные связи. У Стефании было два младших брата. Один женился на сестре Андре Ситроена, автомобильного магната; другой стал почетным консулом Польши в Японии. Их мать, Роза Гольдфедер, бессменный матриарх семьи, жила на широкую ногу между варшавским домом и загородным – Стефания старалась придерживаться того же стиля. Меха и наряды Стефании импортировались из Парижа от Поля Пуаре, плиссированные нижние юбки – из Венеции, от Марио Фортуни. Она, как и королева Виктория, предпочитала парфюм от «Герлен». Туалетную воду ей привозили от Любена, исторического парфюмерного поставщика императрицы Жозефины, а драгоценности для Стефании создавали в фирме «Булгари» в Риме. Ежи Скарбек с пониманием относился к этим демонстрациям. Он тоже любил утонченные вещи: его сапоги для верховой езды от Бантинга «для охоты, поло и прогулок в парке» импортировались из Лондона и Парижа, а тоник для волос с ароматом гвоздичного перца привозили из Вены. Ежи и Стефания вместе путешествовали по Европе в сопровождении целой свиты слуг, коллекционировали визитные карточки и оплачивали огромные счета.
7
Варшавский банк Гольдфедеров располагался на улице Желна, 45, на границе гетто, разрушенного во время войны.
Однако помимо любви к роскоши и глубокого почтения к социальному статусу молодожены имели мало общего. Дело не только в том, что Стефания была еврейкой; она была умной, хорошо образованной, разбиралась в европейской культуре, отличалась добрым сердцем и «все ее уважали и любили» [9]. Согласно одной истории, она позаботилась о дочери семейного повара, заказав для нее протез для ноги, когда обнаружила, что девушка прячется из страха, что ее родители могут потерять работу. Затем она наняла эту девушку, и та служила в доме много лет. Когда молодожены вернулись в Польшу, Стефания хотела жить в покое, читать романы и стихи, слушать музыку. Ее не слишком привлекала жизнь в сельском доме и охотничьи компании, равно как ей не нравились визиты Ежи в казино, но она не могла обрести надежное счастье с супругом, который, в сущности, не уважал ее и не прекращал интрижки с женщинами и после вступления в брак. Но пока внешние приличия соблюдались, а средства были доступны, Ежи не видел причин менять образ жизни ради кого-то другого.
По крайней мере, Стефания исполняла свои обязательства по брачному соглашению. Восстановив семейное состояние, в 1900 году она закрыла список, родив Скарбекам наследника. Однако Ежи был разочарован, так как сын Анджей не обладал его крепким сложением и жаждой жизни. Словно в насмешку над отцом, Анджей не любил верховую езду и предпочитал прятаться в материнских юбках, едва заслышав стук конских копыт; неизвестно, кто пугал его больше – лошадь или всадник. Лишь восемь лет спустя Стефания благополучно родила Кристину. Ее появление на свет вызвало мало интереса; Кристина росла хрупкой, но быстро стала проявлять решительный характер и силу воли, а также привязанность к властному, харизматичному отцу. Ежи считал, что Кристина, в отличие от сына, унаследует эффектную внешность Скарбеков. Он с удовольствием видел в дочери свое отражение, а потому уделял ей много внимания и называл ее своим «Счастьем» и «Звездочкой».
В начале 1912 года, когда Кристине исполнилось три года, Ежи купил другое поместье – Тшебница на лодзинских плоскогорьях, у истоков Вислы. Стефания упоминалась в документах как совладелица нового дома, так как двести тысяч рублей на покупку строения у знаменитого польского оперного певца были заимствованы из состояния Гольдфедеров. Дом в Тшебнице был выстроен в традиционном стиле из глазированного кирпича; он был длинным и низким, с колонным портиком, рядом с которым собаки хозяев приветствовали гостей, «их энергичные лапы оставляли следы песка на одежде» [10].
Строгие семейные комнаты с полированными паркетными полами, лепными потолками и французскими окнами обогревались огромной дровяной печью, отделанной расписным кафелем. Семейные портреты в золоченых рамах, некоторые из которых были украшены геральдическими коронами, украшали стены. Все было изысканным, но Кристина редко вглядывалась в глаза предков или сидела на стульях в стиле бидермайер, она рано научилась не рисковать даже ставить вазу с цветами на столик из Желязовой Воли, инкрустированный розовым деревом, над которым, согласно семейному преданию, ее прапрадед держал младенца Шопена во время приготовлений к крещению. Комнаты были залиты солнцем, свет казался зеленоватым, проходя сквозь кроны кленов, росших прямо перед окнами, а зимой пространство заполняли «лишенные тени отражения снега на лужайке»; это было святилище Стефании, которое не привлекало ее энергичную дочь [11]. Гораздо интереснее казались помещения для гостей, учителей, многочисленные кухни и кладовые, необходимые для поддержания жизни в поместье.