Шпионаж и любовь
Шрифт:
Ежи Скарбек не отличался набожностью, но в 1920 году он взял двенадцатилетнюю Кристину с собой в Ченстохов в Ясной Гуре, в польский эквивалент Лурда [8] , это было и паломничество, и проявление патриотизма. Как и тысячи других, Ежи собирался вознести благодарность за «Чудо на Висле». Каковы бы ни были мотивы, по прибытии отец и дочь делали то же, что и все остальные паломники: поклонились иконе Богоматери Ченстоховской, получили благословение от священника, который вручил Кристине медаль с образом Мадонны – считалось, что он должен защищать от несчастий. Знаменитая Черная Мадонна из Ченстохова, «королева и покровительница Польши», была принесена из Иерусалима в 1382 году. По преданию, когда пятьдесят лет спустя образ похитили гуситы, разорившие святилище, лошадь, которая должна была везти икону, отказалась трогаться с места. Один из грабителей бросил образ на землю, выхватил меч и ударил так, что из иконы потекла кровь, а сам кощунник скончался в агонии прямо на месте. Другие гуситы ужаснулись и отступили. Кристина дорожила медалью, вероятно, сохраняя веру или внутреннюю ранимость и впечатлительность, обычно скрытые от посторонних.
8
Лурд –
В 1921 году Польша подписала мирный договор с Россией и Украиной, установив восточную границу. Воспользовавшись периодом стабильности, Ежи и Стефания послали Кристину за сотни миль от дома в широко известную монастырскую школу-пансион в местечке Язловец, приобретенном Польшей, как считалось, с помощью Богоматери, после долгих и кровопролитных сражений с Украиной [9] . Кристине было четырнадцать, но она начала учебу на два года позже, чем ее сверстницы, поэтому оказалась в одном классе с девочками двенадцати лет. Начало было не вдохновляющим. Она была умна. Она быстро достигла успехов во французском – языке, на котором монахини учились и на котором общались с родителями, образованные поляки между собой тоже разговаривали по-французски, чтобы дети не подслушивали. Ей нравилась латынь, а также математика, рисование и пение, она была лучшей в классе в истории, географии, естественных науках и спорте – во всех предметах, которые потом пригодились ей в жизни. Однако она не привыкла придерживаться дисциплины, соблюдать рутинные правила или подчиняться указаниям. Кристина была непокорной, капризной и часто уставала от рутины. Школа не слишком подходила для такого типа умных, но «трудных» детей.
9
Регион вокруг Язловца оказался под советским контролем в начале Второй мировой войны. Сейчас город входит в состав Украины.
Школа была создана для дочерей польской аристократии, в то время как сыновья получали образование дома или поступали в военные академии; целью школы было формирование молодых женщин – благовоспитанных и дисциплинированных. Все ученицы были из хороших семей, привилегированы в силу происхождения и социально консервативны, и хотя все они образовывали единый слой общества, внутри существовала своя иерархия. Кристина сперва не понимала, почему так происходит, но чувствовала, что не вполне вписывается: что-то в ней явно раздражало окружающих. Правда заключалась в том, что девочки из «лучших» семей свысока смотрели на нее из-за еврейской матери. Однако была и другая причина: девочки с характером редко ощущали себя в школе комфортно. Одну из подруг Кристины исключили за то, что во время уроков она изображала собачий лай, другую – за то, что она сперва встала на пудинг, желая продемонстрировать его несъедобность, а затем отказалась надевать ночную рубашку во время мытья в ванне – так делали во имя сохранения скромности [16]. Третью отослали домой за то, что она забралась на дерево – причем в этот момент на ней не было трусов.
Вероятно, Кристина увидела в этих примерах брошенный вызов. Рано утром, до завтрака, девочки обязаны были посещать мессу. Почти все ученицы воспринимали это как тяжкую повинность. Однажды темным зимним утром Кристина решила испытать крепость веры священника, а для этого поджечь его сутану. Сделать это было просто, так как все девочки держали на службе свечи. Она хотела увидеть, прекратит ли он молитву или, как настоящий святой, продолжит? С изумлением обнаружив, что сутана загорелась сильнее, чем она ожидала, Кристина постаралась немедленно сбить пламя. Священник предпочел по-доброму отнестись к случившемуся, даже посмеялся вместе с ней. Однако мать-настоятельница не нашла в происшествии ничего забавного. Кристину исключили за неподобающее поведение [17].
Она продолжила обучение в череде престижных школ, в том числе в школе Святого Сердца во Львове, на востоке Польши, постепенно обретая весьма полезный навык скрывать истинные чувства, и в восемнадцать лет покинула систему образования с немалым достоинством. Однако в дальнейшем она не пожелала снова поступать в какое-либо образовательное учреждение. Для нее настоящая жизнь была в Тшебнице, вместе со старшим братом – все более серьезным и молчаливым, или без него; другой приемлемый вариант – отправиться в Варшаву с отцом. Когда она подросла, Ежи стал брать ее с собой в оперу. Однажды, в шестнадцать лет, она рассмешила его во время посещения «Кармен», торопливо записывая на программке: «Любовь – это кровь, всегда кровь» [18]. Тем же летом, когда семья отправилась собирать грибы, она встревожила мать, задумчиво написав в пыли палкой: «Я жду тебя». Когда Стефания спросила, кого дочь подразумевала,
Кристина ответила, что еще не встретила его, но совершенно уверена, что в будущем ее ждут приключения [19].
Пока Кристина переходила из школы в школу, проводя каникулы то дома, то с кузенами Скарбеками, которых она наряжала солдатами и развлекала «захватывающими короткими историями», по большей части о лошадях Тшебницы, Ежи Скарбек вел прежнюю роскошную жизнь и вкладывал деньги в свои конюшни. Но после Первой мировой войны наступила депрессия, ферма в Тшебнице перестала приносить доходы, экономический спад отразился и на состоянии Гольдфедеров. В 1926 году, когда Кристине исполнилось восемнадцать, семейный банк закрылся, и ее родители вынуждены были продать с аукциона сначала мебель, включая столик из Желязовой Воли с инкрустацией розовым деревом; а затем дубы из парка, что разбило сердце Кристины, и, наконец, земли, фермы и сам дом, все с существенными потерями. Необходимость покинуть Тшебницу стала для Кристины первым, но, вероятно, самым горьким опытом изгнания. К тому времени, когда многие семьи лишились своих родовых гнезд из-за Второй мировой войны, она уже до некоторой степени привыкла к подобным невзгодам. Для нее новое вторжение в страну сокрушило ее детские воспоминания о прекрасной Польше, которая обрела образ идеальной картины с древними дубами, слугами, конюшнями – и свободой, которая, как она понимала в глубине сердца, была для нее потеряна.
Три года спустя Кристина, который был уже двадцать один год, поселилась с матерью и братом в небольшой, увешанной фамильными портретами квартире в Варшаве [10] . Ежи покинул жену и отправился на курорты, воспринимая потери как временные неудобства, он открыто жил с другой женщиной [11] . К этому времени Кристине пришлось признать, что ее любимый отец постепенно превращается в «алкоголика-антисемита», жалкую фигуру, не имеющую характера, чтобы пережить позор, связанный с вынужденной продажей Тшебницы [20]. В детстве она обожала его; но теперь в нем осталось мало такого, чем можно было восхищаться. Еще один могучий дуб пал, и, как бы Кристина ни старалась, ей так никогда не удалось найти ему замену. Следующие несколько лет Ежи провел в Бадене, неподалеку от Вены, где «после долгих и тяжелых страданий» в декабре 1930 года скончался от туберкулеза [21]. В смерти, как и в жизни, несмотря на повороты фортуны, на его удобства не поскупились, и тело графа доставили в Польшу, чтобы похоронить на семейном участке знаменитого варшавского кладбища Повазки. Образование Кристины подготовило ее лишь к роли благовоспитанной светской дамы и жены. Разорение семьи, а также еврейские корни теперь значительно снижали ее шансы на удачный брак. Но Кристина была дерзкой, целеустремленной, независимой и, хотя не отличалась классической красотой, производила сильное впечатление, обладала шармом и привлекательностью яркой личности. Будущее было для нее вызовом, и это действовало вдохновляюще.
10
Адрес неизвестен. Между 1931 и 1932 гг. они жили в доме б по улице Хочимской в Варшаве, а позднее Стефания переехала в дом 15 по улице Розбрат.
11
Недатированная генеалогия Скарбеков, находившаяся среди бумаг Марыси Скарбек, вероятно, была составлена Яном Скарбеком на основе издания Jerzy Dunin-Borkowski, Almanach BKkitny (Синий альманах), там упоминается вторая жена Ежи Скарбека, только под фамилией Крешоловска. Ежи не мог жениться на Крешоловской официально, но он мог жить с ней как с женой в Швейцарии.
2. Две свадьбы и одна война
Снег мягко сыпал на польские равнины и сосновые леса всю долгую осень и зиму 1929 года, и повсюду царила тишина, снег приглушал стук копыт, скрип саней и даже звон церковных колоколов. Но Варшава обладала иммунитетом к тишине. Хотя снег падал и на широкие улицы столицы, широкие лопаты и метлы дворников избавляли горожан от сугробов и от риска быть заваленными внутри домов, а церковные колокола здесь соперничали с трамвайными сигналами, грохотом колес по булыжной мостовой, ревом электромоторов. Конные экипажи перемешались с автомобилями, среди которых появлялись и новейшие модные модели, обладавшие отчетливым особым звуком современности. С наступлением вечера на улицы все раньше и раньше выходили фонарщики, чтобы зажечь фонари. Летние продавцы содовой воды уступали место разносчикам горячих пышек и жареных каштанов, шары на их высоких шестах добавляли улицам красок. Даже зимой город был заполнен уличными торговцами, шарманщиками с традиционными обезьянками, зазывалами у дверей ресторанов и столовых, официальными городскими вестовыми с номерами на темно-красных фуражках – эти люди готовы были выполнить любое поручение, от доставки цветов и любовных посланий до переноса посылок и покупки театральных билетов [1].
Кристине исполнился двадцать один год, и она была готова к зимнему сезону в Варшаве. Она все же была Скарбек, и ее приглашали на приемы, например, во дворец Виллянув, где балы начинались с полонеза, а дебютантки появлялись в белых платьях до пола, и все дамы были в перчатках. Но для Кристины такие вечера часто были некомфортными, она понимала, что женщины постарше, прикрываясь веерами, сплетничают о недавних несчастьях ее семьи и о ее еврейской крови. Она предпочитала проводить вечера в кинотеатрах, прокуренных ресторанах, барах и кафе, где собирались поэты, заведениях, называющихся «Пиккадилли», «Пикадор» или еще экзотичнее – «Оазис», «Бахус», «Мираж». Польское общество предписывало женщинам не появляться в таких местах без сопровождения, но Кристина – шокируя публику – шла туда одна или с целой компанией молодых людей. Она коротко подстригла прежде длинные волосы, укладывала их эффектными волнами, подчеркивающими форму лица «сердечком». Губы накрашены, брови над темными миндалевидными глазами аккуратно выщипаны «в ниточку». Высокие скулы и крупные черты лица делали ее облик запоминающимся: одновременно современным, мальчишеским, хрупким и сексуальным.
Жизнь в Польше менялась, и если прежде успех был обеспечен стабильностью, теперь он зависел от готовности к переменам. Старопольский порядок, джентльмены в жестких воротничках, сюртуках и туфлях из лакированной кожи уступали место новому, более расслабленному поколению, прибывавшему в театр на велосипеде, а не в конном экипаже, увлекавшемуся лыжами и приглашавшему друзей на партию в теннис, а не на вечеринку. Женские колени появлялись из-под юбок, а мужские лица были тщательно выбриты – после поколений бородачей. И все же определенные правила этикета и манеры никуда не делись. На больших приемах мужчины целовали дамам руки – а дамы должны были сидеть неподвижно, лишь поднимая руку и поворачивая ее тыльной стороной вверх. Великий польский писатель Витольд Гомбрович [12] , который был всего на четыре года старше Кристины и вращался в тех же кругах, вспоминал, как однажды дерзкий приятель «расположился на софе» с ней и ее друзьями на одном из домашних приемов и заявил ей, задорно сверкая глазами: «Вы ни для чего не годитесь. Совершенно неясно, в чем вы можете быть полезны… мы могли бы примотать вас веревкой, когда переносили мебель наверх… или, может, посадить вас, как редиску». К сожалению, Гомбрович не приводит ответ Кристины этому шутнику, однако вряд ли она нашла этого человека «очаровательным» и «симпатичным», каким считал его Гомбрович [2].
12
Витольд Гомбрович (1904–1969), польский писатель и мыслитель. – Прим. перев.