Шпионские игры царя Бориса
Шрифт:
— Тогда позвольте откланяться и убыть в Вильно.
— Будьте осторожны, — попросила вдруг трактирщица и в этот момент молодой француз понял, что его очаровательная собеседница не только любовница, но и помощница разведчика Тимофея. Это открытие изумило любвеобильного француза. Он подумал: «Господи, сколь многообразны достоинства этой дамы: красива, верна, умна, отважна!».
Француз ускакал. А Маша подумала: «А ведь чувствовала что-то в его глазах, если бы ни Тимотеус, не отстал бы он от меня так просто. А как бы я себя повела, если бы Тимотеус был далеко, и я была бы давно никем не ласкаема?». Раньше ответ на этот вопрос представлялся фрау Марии совершенно очевидным. Теперь же она вдруг с удивлением обнаружила, что не может понять, как бы себя повела? Оказывается, не только чужая душа — потемки, но и своя. Тем более, что молодой дворянин, судя по всему, был сказочно богат. Сколько же платит русский царь слугам своим?
Француз Божан Иванов неумело (верхом сын ремесленника ездил плохо) ехал на коне по рижскому предместью Ластадия и размышлял: «Жаль, конечно, что деньги почти что совсем кончились. Ну ничего, поголодаю сам недельку, не впервой. Хуже то, что остановиться нигде нельзя, придется ночами мокнуть и мерзнуть. Хорошо хоть жеребцу на овёс хватит, а то ведь околеет — не довезет меня до Вильно! Так бы и мчался я без перерыва, но придется же останавливаться в пути — скакуну попастись давать»…
В Вильно слуга Афанасия Ивановича прибыл весь продрогший и очень усталый. При встрече думный дьяк поинтересовался:
— Что с тобой?! Измучен ты, словно год в пути находился.
Сказать правду Божан Иванов не мог, потому отделался объяснением:
— Спешил… Думал срочно.
— А оказалось, всё не так. Короля в Вильно нет, он на войне. Придется ждать…
— Ждать, не догонять, не страшно.
— Да, город здесь не такой, как Пльзень. Потом сам поймешь. Пошли к столу!
Ох, как хотелось французу наконец поесть. Но он помнил: с голодухи много кушать нельзя. Глаза разбегались: куриный бульон, вареная курятина, жирный карп, на сладкое — булка с изюмом, свежие яблоки. Посольство питалось так, словно на Литву не надвигался голод, и только Бог да думный дьяк Власьев знали, сколько это стоило российской казне.
— Ты ешь, ешь, — уговаривал Власьев француза. — Грибочков вот возьми, чудесные боровики. Федор на местном торгу купил. Не люблю пить, но тебе после такого путешествия и рюмку хлебного вина выпить не грех.
Бедняга Божан Иванов прекрасно знал, что такое русское хлебное вино — напиток, куда более крепкий и опасный, чем любое из вин его родины. Француз просто запаниковал: пить такое на голодный желудок! Робко сказал:
— Можно, я лучше грибочков?
— Вот это правильно, я и сам пить не люблю. Ты погоди о встрече с Тимофеем, да о битве и войне докладывать, скажи, сначала, как добирался.
Француз состроил умильное выражение:
— Боярин, не прогневайся!
— Ну, что ты еще учудил?
— Нацепил себе перо на шляпу и стал выдавать себя за французского дворянина де Божана.
— И зачем? А вдруг кто не поверил бы?
— Да, если б я представился слугой, тогда бы не поверили! Зачем такого дорого жеребца мне дали, одежду господскую, денег много?! Так никто, кроме дворян да купцов, не путешествует. Но купец без телег с товарами не ездит, значит — шевалье де Божан.
— Подожди. Что еще за шевалье?
— Да это по-французски шляхтич означает. Дворянин.
Афанасий Иванович задумался. А ведь во всем прав Божан. Но строго спросил его:
— Небось, дворянином стал, чтобы легче было девкам юбки задирать?
— Да ни с одной девкой в путешествии близок не был, Богом клянусь! Верен я остался Анисье.
Последнюю фразу Божан произнес с некоторым сожалением, чего, впрочем, не заметил даже опытный дипломат Афанасий Иванович. Быть может, потому, что думал уже о другом.
— Значит, в пути представлялся дворянином? А если кто из тех, кого ты встречал в пути, вдруг увидит тебя слугой? Да растрезвонит, что ты самозванец, да выпороть как следует потребует кнутом! Так, чтоб либо дух из тела вон, либо месяц сидеть не мог!
Божан растерялся:
— Так что ж теперь делать? Молодой я, глупый еще, наверное. Совсем о том не подумал.
— Я вижу только один выход, — серьезным тоном продолжил Власьев.
— Какой? — оживился молодой человек, услышав, что выход все-таки есть.
— Вернемся в Москву, брошусь в ноги великому Государю, чтобы возвел тебя во дворяне и тем спас твою непоротую задницу, — с улыбкой произнес Власьев.
У француза захватило дух. Он, сын колбасника, станет дворянином! Вот Анисья обрадуется! Да она его на руках на радостях от Вильно до Москвы нести будет готова. Аниська ведь нежная и мягкая, но сильная. Русские женщины — это вам не француженки. В тот момент Московия казалась сыну марсельского ремесленника самой прекрасной страной на свете!
— А то, что услышал о битве при Кокенгаузене успеешь еще мне рассказать, — заметил Власьев и продолжил. — Времени у нас много. Видно, придется нам долго в Вильно пожить… Приходил тут ко мне вчера один шляхтич от польского канцлера, говорил: «Король при войске в Ливонии и надо бы вам ехать к нему». А наш второй посол боярин Салтыков-Морозов в ответ сказанул: «Мы этого и слушать не хотим, Великий Государь послал нас к королю в Польшу или в Великое княжество литовское, а в Ливонию нам хаживать не велел. А нам против царского приказа ничего сделать нельзя».
И вот что я тебе, Божан, расскажу. После слов боярина Салтыкова-Морозова этот шляхтич помрачнел и пояснил, что нам придется долго ждать. И даже добавил, мол, мы и так поспешили приехать, понимать же были должны, что король занят. Тогда боярин Салтыков-Морозов рассердился и молвил в ответ: «Таких бы непригожих и гордых слов паны вперед к нам не приказывали, нынешнее перемирие короне Польской и Великому княжеству Литовскому больше нашего надобно, потому, что у вас многие недруги и войны частые, да у вас же хлебный недород, а у великого государя нашего Божиею милостию и его государским счастьем недорода никакого нет».