Штамм. Трилогия
Шрифт:
«Щупальца» запрыгнули внутрь, Келли последовала за ними — закинула одну обнаженную грязную ногу, потом наклонилась и легко согнула тело, чтобы пролезть в небольшое отверстие. «Щупальца» ползали по дивану; будь они обученными полицейскими собаками, то сделали бы здесь стойку. Долгое мгновение Келли стояла неподвижно, пытаясь прочувствовать дом. Она убедилась, что здесь никого нет, — значит, они опоздали. Но она ощущала запах Эфа. Может быть, удастся узнать еще кое-что.
«Щупальца» понеслись по полу к окну, выходящему на север, прикоснулись к стеклу, словно впитывая сохранившееся еще недавнее ощущение. Потом они мигом взлетели вверх по лестнице, Келли не спеша двинулась за ними — пусть принюхаются и сделают стойку.
Келли стояла посреди комнаты, опустив руки. Жар ее вампирского тела, ее горячечный метаболизм мгновенно поднял температуру в прохладном помещении на несколько градусов. В отличие от Эфа Келли ни в какой форме не страдала ностальгией. В спальне сына она не чувствовала ни тяги к своему прежнему жилью, ни малейших уколов сожаления или утраты, точно так же не чувствовала она привязанности к своему жалкому человеческому прошлому. Бабочка не оглядывается с горечью или грустью на день вчерашний, проведенный в обличье гусеницы, она просто летает.
В существо вампирши проник некий гул, обозначился в ее голове, пробежал по всему телу. Владыка смотрел через нее. Ее глазами. Узнал, что они разминулись.
Мгновение великой чести и доверия…
Гудение прекратилось так же неожиданно, как возникло. Келли не ощутила упрека от Владыки за то, что упустила Эфа. Она поняла только одно — что была полезной. Среди всех стригоев, служивших Владыке на планете, Келли выделялась двумя достоинствами, особо им ценимыми. Во-первых, у нее была прямая связь с Эфраимом Гудвезером.
А во-вторых, у нее был Закария.
Келли по-прежнему испытывала потребность — необходимость — обратить своего дорогого сына. Это желание теперь не жгло ее так, как прежде, но никогда не исчезало. Она все время чувствовала собственную неполноценность, пустоту. Нынешнее положение противоречило ее вампирской природе. Но она терпела эти мучения по одной-единственной причине: этого требовал Владыка. Одна его неколебимая воля удерживала Келли от обращения сына. И потому мальчик оставался человеком. Оставался неосвобожденным, незавершенным. Вероятно, у повелителя были свои резоны. Она доверяла ему беспрекословно. Мотив оставался неведом ей, потому что ее время узнать еще не наступило.
Пока ей было достаточно видеть, что мальчик сидит рядом с Владыкой.
Келли спускалась по лестнице, а вокруг нее скакали «щупальца». Она подошла к высокому окну и, почти не снижая темпа, вылезла из него таким же способом, каким залезла внутрь. Снова начался дождь, жирные черные капли падали на ее горячий череп и плечи и исчезали облачками пара. Стоя на улице на желтой линии разметки, она снова ощутила след Эфа: он трезвел и ритм его крови становился четче.
Она шла под дождем, оставляя за собой легкий парок, а «щупальца» носились туда-сюда. Вампирша приблизилась к станции метро и почувствовала, как телепатическая связь с Эфом сходит на нет. Расстояние между ними увеличивалось. Он мчался все дальше от нее в вагоне подземки.
Разочарование не затмило ее мысли. Келли будет искать Эфа, пока они не воссоединятся раз и навсегда. Она переправила отчет Владыке и только потом последовала на станцию за «щупальцами».
Эф возвращался на Манхэттен.
«Фаррелл»
Лошадь скакала. Следом за ней неслось облако густого черного дыма и оранжевого пламени.
Лошадь горела.
Охваченное огнем гордое животное неслось галопом с целеустремленностью, вызванной не болью, а желанием. Ночью видимая с расстояния в полтора километра, лошадь без седла и всадника мчалась по плоской разоренной земле к деревне. К наблюдателю.
Фет стоял, парализованный этим зрелищем. Он знал, что лошадь скачет к нему. Он предчувствовал это, ждал. Приближаясь со скоростью огненной струи, скачущая лошадь заговорила (естественно, во сне она умела говорить). «Я живу», — сказала она.
Василий взвыл, когда огненная лошадь поравнялась с ним, и… проснулся.
Он лежал на боку на откидной койке в кубрике под палубой бака раскачивающейся посудины. Качка была бортовая и килевая, и Фет ходил ходуном вместе с судном, вещи вокруг него были связаны и надежно закреплены. Остальные койки были подняты к переборке. Он был один.
Этот сон — всегда одинаковый в главном — преследовал его с юности. Огненная лошадь с горящими копытами скачет на него из темноты, через миг она сомнет его… но в этот момент он просыпался. Пробудившись, он чувствовал сильный, всеподавляющий страх, детский страх.
Фет вытащил свой рюкзак из-под койки. Ткань намокла, как и все остальное на судне, но узел сверху был затянут надежно, все содержимое оставалось на месте.
Судно называлось «Фаррелл» — большой сейнер, который использовали для контрабанды марихуаны; этот бизнес, как и в прежние времена, приносил прибыль. Последний отрезок перехода из Исландии. Фет нанял судно по цене десятка стволов и кучи патронов — этого им хватит на несколько лет. Океан оставался одним из немногих мест на планете, недоступных для вампиров. Незаконный оборот наркотиков свели до минимума, подпольный бизнес ограничивался сбытом амфетаминов и всевозможной травы вроде конопли, выращенной дома и приготовленной в домашних условиях. Владельцы судна вели и маленький второстепенный бизнес, занимаясь контрабандой сивухи, а в этот раз везли несколько ящиков превосходной исландской и русской водки.
Отправляясь в Исландию, Фет ставил перед собой две задачи. Главной было посещение Рейкьявикского университета. В первые недели и месяцы после катастрофы, сидя в железнодорожном туннеле под Гудзоном в ожидании, когда воздух на поверхности снова станет пригодным для жизни, Фет постоянно листал книгу, ради которой умер профессор Авраам Сетракян, книгу, которую этот уцелевший в холокосте и ставший охотником на вампиров человек недвусмысленно доверил Фету, и только Фету.
Книга называлась «Окцидо люмен», что в дословном переводе означало «Падший свет». Четыреста восемьдесят девять пергаментных страниц рукописного текста, из которых двадцать украшены рисунками; кожаный переплет с накладками из чистейшего вампирозащитного серебра. «Люмен», основанный на текстах древних глиняных табличек, восходящих ко временам Месопотамии и обнаруженных в 1508 году в одной из горных пещер Загроса, повествовал о возвышении стригоев. Эти очень хрупкие таблички с шумерской клинописью просуществовали немногим более века, пока не попали в руки французского раввина, который исполнился решимости тайно их перевести (более чем за два века до того, как шумерская письменность была полностью расшифрована). В конечном счете он подарил рукопись королю Людовику XIV, после чего был немедленно заключен в тюрьму.
Таблички по королевскому приказу разбили в пыль, рукопись же считалась уничтоженной или утраченной. Любовница короля, интересовавшаяся оккультизмом, похитила «Люмен» из дворцового хранилища в 1671 году, и с тех пор манускрипт негласно много раз переходил из рук в руки, приобретая нынешнюю репутацию проклятого. На короткое время «Люмен» всплывал на поверхность в 1823 и 1911 годах, и каждый раз его появление совпадало с таинственными вспышками болезней. Однако вскоре книга снова исчезала. Этот том был заявлен на продажу аукционным домом «Сотбис» на Манхэттене всего десять дней спустя после прибытия Владыки и начала вампирской чумы, и Сетракян предпринял отчаянные усилия завладеть книгой, заручившись поддержкой Патриархов, предоставивших в его распоряжение их общее накопленное богатство.