Шрифт:
Как то ни парадоксально, но наиболее знаменитые, прославленные, почитаемые разведчики, шпионы, секретные агенты – те, которые были раскрыты, разоблачены. Иначе и быть не может: если разведчик или секретный агент не был раскрыт, выявлен спецслужбами другой стороны, значит, о нем никто не знает и знать о нем никому не положено. Даже после его смерти: ведь узнав, что тот или иной человек работал на соперничающую разведку, спецслужбы противника быстро выявят его контакты, источники финансирования, и с легкостью найдут и его сменщика, и тех, кто с ним сотрудничал и будет сотрудничать с его преемниками в дальнейшем.
Поэтому,
"Наше всё" как рыцарь плаща и кинжала
Историю гибели светоча русской поэзии принято исследовать в довольно узком фактологическом коридоре. В какую мозаику не укладывались бы факты, любое изыскание должно строиться на основе представления о том, что Александр Сергеевич являл собой сосредоточие всех возможных добродетелей; его супруга – тоже; варианты же возможны лишь в нюансах типа: «был ли Дантес отпетым мерзавцем или же всё-таки искренне любил Наталью Николаевну и орудовал под влиянием страсти?» «Была ли она к нему абсолютно равнодушна, или все-таки чувства юного эльзасца находили в ее сердце платонический (ни в коем случае не более того!) отклик?»
При этом полагается забыть тот убойный факт, что А.С.Пушкин вызывал на роковую дуэль отнюдь не Дантеса, а Геккерна (приемного отца юного кавалергарда); что в течение первой половины 1836 г., когда якобы и всполохнул безумный роман Дантеса и Натальи Николаевны, последняя была на сносях, а во вторую половину года оправлялась после тяжелых родов. А посему вероятность шашней между супругой гения и залётным носителем белого мундира безоговорочно стремится к нулю! Как забыть и то, что письма, в которых юный Дантес хвастает перед Геккерном своими амурными победами, не содержат ни имени его прекрасной пассии, ни сколько-нибудь удобоваримых намёков на то, кем она могла бы быть…
Почему именно Наталья Николаевна? Только потому, что нынешние пушкиноведы, по их страсти к выстраиванию благолепных версий, любую бумажку, записку, акварельку, булавку той эпохи, ничтоже сумляшеся, приписывают либо Пушкину, либо его жене, либо Дантесу с Геккерном? Будто других мужчин и женщин в то время не было?
Понятно, что подобный подход к расследованию гибели выдающегося и неординарного человека ни к каким удобоваримым результатам не приведет.
Бытовуха
Чтобы разобраться с обстоятельствами этой истории, для начала покончим с темой интрижки между Дантесом и Натальей Николаевной.
В журнале «Вокруг света» за май 2007 г. авторский дуэт в составе Валерии Елисеевой и Вероники Карусель высказал вполне обоснованное мнение по поводу того, что, на самом деле, загадочной пассией Дантеса была вовсе не Наталья Николаевна, а жена его полкового командира Идалия Полетика. Конечно, у поручика Дантеса были все основания остерегаться своего полковника, и поэтому свидания часто проходили в доме Гончаровых, у сестер Натальи Николаевны, с которыми Идалия дружила; а то и в доме Пушкиных, под присмотром Натальи Николаевны. Отсюда и версия об амурах-тужурах Натальи Николаевны и Дантеса, родившаяся после дуэли или как оправдание дуэли.
Но предположим такой маловероятный вариант, что блистательный кавалергард, у ног которого дружно штабелировались питерские красавицы, влюбился-таки до беспамятства в страдающую водянкой на последних месяцах беременности женщину (кстати говоря, мать уже троих детей). И что та ему ответила взаимностью. Всё равно, совершенно непонятно, зачем понадобилось писать оскорбительные письма Пушкину, которые представляли собой, по сути, донос на его жену? Что, Дантесу или его приёмному отцу Геккерну нужно было позарез убить Пушкина, причем именно на дуэли? Зачем? Какое дело голландскому посланнику и эльзасскому дворянину до русского поэта?
В лучших полицейских традициях в первую очередь рассмотрим самую простую версию. Бытовую. Пушкина просто-напросто «заказали». Например, Гончаровы. Они с самого начала были против брака Пушкина с их дочерью. Отказали ему при первом сватовстве. Не особо приветствовали второе. Но деваться было некуда: род беден, соблазнить «достойного жениха» богатым приданым нет возможности, а девица уже засиделась. Пришлось довольствоваться поэтом.
Но ситуация лишь усугублялась: долги Пушкина росли астрономически, как и список его гипотетических любовных побед; он компрометировал жену и не давал ей ничего взамен, кроме своего камер-юнкерского чина, позволявшего ей появляться на высочайших балах. Возможно, кто-то из Гончаровых углядел для Наталии Николаевны более выгодную партию, перспективу; надо было только избавиться от Александра Сергеевича, вот и подрядили французского офицерика…
Заказное убийство на дуэли было довольно распространено в странах Западной Европы. Во Франции даже существовал специальный термин для обозначения человека, который провоцирует поединок и убивает на нем: «spadassin» – «шпажник». Но для России этот способ весьма нетипичен, а в XIX веке стал еще и очень ненадёжным. Кремнёвый гладкоствольный пистолет – не шпага; пуля, как верно заметил Суворов – «дура», и предсказать исход «огнестрельной» дуэли гораздо сложнее, чем поединка, в котором человек, выбравший своей профессией фехтование, должен прикончить отданного ему на заклание лоха.
Таким образом, «бытовая» версия не имеет никаких иных оснований, кроме полицейской привычки рассматривать в качестве «подозреваемых первой очереди» ближайших родственников убиенного. И она оставляет без ответа главный вопрос: а причем тут, собственно, Геккерн? Почему именно ему, а не Дантесу, Пушкин послал второй вызов на дуэль? И почему вся эта история получила даже наименование «дело Геккерна»?
Так родилась «нетрадиционная» версия дуэли. Будто между «Солнцем русской поэзии», Геккерном и Дантесом существовали запутанные гомосексуальные связи, разрешить которые без дуэли не было возможности.