Штопор
Шрифт:
Сташенков присвистнул:
— Вот уж ни к чему…
Вертолет накалился до такой степени, что сидеть в нем было невозможно. Николай снял бронежилет — похоже, душманов поблизости нет — и спустился по трапу.
Ветерок от заходящего на посадку вертолета ведомого приятно окатил лицо и шею; даже поднятая им пыль была милее зноя, которым дышали раскаленные отвесными лучами солнца валуны и камни; и Николай стоял под этими освежающими волнами, пока не заглохли двигатели и винты приземлившейся машины не остановились.
Открылась дверь, и, едва лестница упала вниз, по ней сбежал капитан Тарасенков, командир экипажа.
— Слушаю, товарищ майор.
— Забирайте на борт пленных и — на Центральный. А у нас тут авария. Кажется, серьезная.
Подошел к люку и крикнул командиру десантной группы:
— Всем, кроме экипажа, на Ноль семьдесят второй. Быстро! — И обратился к бортовому технику, который стоял на стремянке рядом с бортовым механиком: — Что сообщить инженеру и какую помощь просить?
Старший лейтенант пожал плечами, вопросительно посмотрел через плечо своего подчиненного на пробоину, откуда продолжало течь масло.
— Надо как следует…
— Ничего не надо, — вдруг заявил бортовой механик и весело посмотрел Николаю в глаза. — Пустяковая пробоина, товарищ командир. На полчаса работы.
— Ты не пори горячку! — осадил его старший лейтенант. — Это тебе не в бирюльки играть.
— А я и не порю, — расплылся в улыбке прапорщик. — Посмотрите, сами убедитесь.
Если пессимизм бортового техника вызвал у Николая неудовольствие, то легковесный бодрячок прапорщика привел в уныние: как можно в таком ответственном деле делать скоропалительные выводы, когда двигатели еще не осмотрены, причины падения давления масла и роста температуры не установлены? Они увидели одну пробоину, поверхностную, а могут быть другие, да и эта, еще неизвестно, какие даст последствия. И кому из них верить, кого слушать?
Он хотел отчитать обоих, но сдержался: прапорщика Савочку и старшего лейтенанта Мезенцева он знал всего неделю, а видел в деле, то есть в полете, впервые. Правда, предчувствие его не обмануло: и при знакомстве, и перед полетом новые подчиненные восторга не вызвали: бортовой техник — сутуловатый, похожий больше на комбайнера или тракториста, чем на военного человека, спокойный до медлительности, чего Николай терпеть не мог в людях, связанных с авиационной техникой, — в небе иногда доли секунды решают исход дела; бортовой механик, наоборот, маленький, шустрый, как непоседливый шалунишка, с неугасающей улыбкой на круглом, розовощеком лице… Но начинать свою командирскую деятельность в новом полку с замены экипажа было бы неразумно, потому Николай ограничился короткой беседой, решив подождать до поры до времени, проверить своих помощников в деле. А дело оказалось намного серьезнее, чем можно было ожидать…
Мезенцев внимательно осмотрел пробоину, даже пальцем ощупал края, заглянул вниз, потом вверх, видимо, восстанавливая мысленно траекторию полета пули.
По трапу спустился командир десантной группы, высокий поджарый лейтенант Штыркин, в действиях которого чувствовались быстрота, уверенность, решительность. Остановился, пропуская мимо себя задержанных. В каске с сеткой, в пятнистой штормовке, с кинжалом и гранатами у пояса, он походил на суперсолдата из американского кинобоевика, которого не берут ни пули, ни ножи, никакое другое оружие.
Двое десантников вынесли на носилках убитого. За ними спустился переводчик из Народной армии Афганистана, отряд которого базировался невдалеке от аэродрома.
Николай дал знак Штыркину подвести задержанных и сказал переводчику:
— Спросите, откуда они и что делали в долине?
— Я спрашивал. Говорят, что из Шопши. Спустились в долину за фисташками.
Николай посмотрел на карту.
— Далеко ж им пришлось топать за орешками — километров двадцать. А пулеметное прикрытие зачем им понадобилось?
Переводчик спросил.
Ответил молодой, крепко сложенный симпатичный афганец со смоляной бородкой и такими же усами.
— Он говорит, что ничего о тех, кто стрелял, не знают, — перевел переводчик. — Они их тоже не видели.
— Душманы в Шопше бывали?
— Бывали. Грабили, убивали. Все продовольствие, что доставили советские вертолеты, забрали. Дехкане голодают, — отвечал все тот же молодой афганец с помощью переводчика.
— А почему его моджахеды не забрали в свою банду? — спросил Николай и заметил, как зло сверкнули антрацитовые глаза чернобородого. Похоже, русский язык был ему не в диковинку. Но он дождался, когда вопрос переведет переводчик, и ответил так, как и предполагал Николай: у него-де серьезная болезнь.
— Что-то на больного он не очень похож, — усомнился Николай. — Может, он и справку при себе имеет?
— Нет, справки он при себе не имеет, — ответил после разговора с «больным» переводчик. — И никакой справки у него нет. Но моджахеды однажды забирали его, проверили у врача в Файзабаде и отпустили.
— У нас тоже есть врач, — сказал Николай и кивком разрешил Штыркину увести задержанных.
— Разрешите взлетать? — обратился к Николаю капитан Тарасенков.
— Не торопись, как голый в баню! — оборвал его Сташенков. — Не видишь, в каком положении командир? Или своя рубашка ближе к телу?
— Он прав, — вступился за капитана Николай. — Пленных ждут на Центральном. Кстати, вы можете лететь с ними.
— Да вы что? — выкатил глаза Сташенков. — За кого вы меня принимаете?
— Просто не вижу необходимости и вам здесь жариться, — пояснил Николай.
— В таком случае, летим вместе. Оставим здесь охрану, пришлем ремонтников.
— Да справимся мы сами, товарищ майор, — спустился со стремянки прапорщик. — Ей-богу, там работы не более чем на полчаса, — улыбнулся своей по-юношески невинной улыбкой.
На землю спустился и старший лейтенант Мезенцев. На вопросительный взгляд Николая пожал плечами:
— Дырка маленькая, а масло за несколько минут выбьет. И хорошо еще, если только это.
— Так разберитесь, черт возьми! — вспылил Сташенков. — Надо же знать, какую помощь просить.