Штопор
Шрифт:
Николая непонятно почему взяла злость, то ли не выспался, то ли, как говорят, не с той ноги встал, и он съязвил:
— А мы сейчас сделаем.
Полковник принял слова за чистую монету.
— Нет, нет, — замахал рукой. — Это потом… Я к примеру.
— А-а, — сделал наивное лицо Николай. — Учтем, товарищ полковник.
Кишлак остался позади. Вертолеты шли вдоль речки, справа и слева расстилались скошенные поля, и никого на них не было видно. Горы тоже отступили на километр — пулеметчиков можно не опасаться, а «Стингерами» стрелять по низколетящим целям и вовсе бесполезно. Но впереди уже виднелось сужение долины,
Николай поубавил скорость, чтобы отстать от «Ми-24» и дать им большую возможность для маневрирования. Сташенков снова чуть не выскочил вперед, пристроился рядом, спрашивая взглядом, в чем дело. Николай указал рукой назад — займи свое место, — вести радиообмен разрешалось в исключительных случаях, чтобы не дать возможности мятежникам, оснащенным прекрасной радиоаппаратурой, прослушивать разговор и принимать соответствующие меры. Сташенков недоуменно пожал плечами, но отстал.
Из кишлаков ни справа, ни слева не стреляли. У Николая мелькнула догадка, что дехкане наконец-то поняли, какая нужна им власть, и перешли на сторону Бабрака Кармаля. Такое здесь, по рассказам, случается нередко. Правда, и не столь часто, как хотелось бы.
Во дворах за дувалами Николай увидел нескольких человек, большинство женщин. Они, задрав головы, с любопытством провожали вертолеты взглядом. Но никто не помахал рукой, как делали сторонники народной власти…
Выше пронеслись две пары истребителей-бомбардировщиков и начали невдалеке круто снижаться — либо обнаружили мятежников, либо там идет высадка десанта: по времени группа Николая приближалась к «Вратам ада», за которыми упал вчера «Ми-6».
Вспомнился разговор Филимонова со Сташенковым о пяти сбитых наших вертолетах, и холодок пробежал по спине Николая.
Неожиданно внизу мелькнула человеческая фигура, укутанная в тряпье, и помчалась по курсу вертолета, надеясь убежать от него. Николай присмотрелся и узнал в бегущей фигуре женщину.
«Вот дуреха, чего испугалась? — мысленно он ругнул женщину. — Неужели не соображает, что не за ней гонятся и никто в нее стрелять не собирается».
Только так подумал, как Сташенков выскочил вперед и спикировал на женщину.
— Отставить! — во весь голос крикнул Николай. Сташенков круто изломал линию полета.
— Ты что, с женщинами решил воевать? — не скрывая раздражения, спросил Николай: самовольство ведомого вывело его из себя.
— А хрен с ней, что она женщина, — огрызнулся Сташенков. — Да я так, пугнуть решил.
— Прекратите разговор! — оборвал его Николай и увидел, как женщина подбежала к кусту, где сидели два малыша, упала на них, прикрывая своим телом.
Вот, оказывается, почему и куда она бежала. И снова подивился Николай: жестокие и безжалостные люди — кто попадал к ним в плен, они подвергали их нечеловеческим пыткам, — а поди ж ты, вон какие нежности, самоотверженность… В данный момент к этой женщине он испытывал симпатию и жалость: возможно, она уже побывала под обстрелом, потому так боится вертолетов. Сташенков, к сожалению, не одинок, и его логика «Раз бежит, значит, душманка…» имеет основание: к пленным женщины проявляют не меньшую жестокость. Но все равно он не прав, и надо на земле сделать ему внушение…
Горы сходились все ближе, сужая долину. И в самом деле врата ада: по сторонам в отвесных скалах зияют норы, похожие на гнезда стрижей. А в них — душманы с пулеметами. Не случайно полк потерял здесь за неделю пять вертолетов.
Впереди, где пролетели «Ми-24», уже обозначились дымки разрывов, и, несмотря на яркое солнце, замелькали язычки оранжевых вспышек и у нор, и у вертолетов.
— Приготовиться к бою! — скомандовал Николай и стал бросать вертолет из стороны в сторону, вверх-вниз, чтобы сбить прицеливание душманов.
Полковник, понаблюдав за перестрелкой «Ми-24» и душманов, достал зачем-то крупномасштабную карту и стал на ней что-то искать. Вероятнее всего, отвлекал себя от боя, где в каждую секунду мог вспыхнуть вертолет. Николай тоже не смотрел бы туда — картина не для зрелищ, мороз по коже пробирает, — но надо маневрировать, обходить наиболее опасные места.
— А с той стороны нельзя было подойти? — спросил полковник после продолжительного изучения карты.
— Можно, — ответил Николай. — Только дальше еще опаснее.
Шипов понимающе кивнул.
«Ми-24», пройдя «Врата ада», круто развернулись с набором высоты и пошли навстречу. Огонь из пещер велся, к счастью, не густой: из двух с правой стороны и из трех с левой.
«Как они забираются туда? — подумал Николай. — И как им доставляют воду и пищу?» Еще на Центральном аэродроме Николай слышал, что у душманов, как и у японцев в годы Великой Отечественной, есть смертники: бедные дехкане продают себя за крупные суммы, чтобы семья жила безбедно, и их приковывают цепями к пулемету; так же поступают и с теми моджахедами, которые нарушили Коран или милосердно отнеслись к шурави. [6] Иногда, правда, им либо дают срок, либо указывают, сколько уничтожить вертолетов или самолетов.
6
Шурави— советские.
Приговоренные, по наблюдениям наших летчиков, воюют хуже, но за ними следят сардары [7] и кормят соответственно, а могут и вообще обречь на голодную смерть…
Вертолет содрогнулся от заработавших одновременно с обеих сторон пулеметов. Запахло пороховой гарью. А спустя немного Николай услышал удар сзади.
Сташенков запросил:
— Ноль пятидесятый, как машина?
Николай беглым взглядом окинул приборную доску, никаких нарушений стрелки не показывали.
7
Сардары— военачальники.
— Пока нормально. Но удар слышал.
— Да, попадание, кажись, было. Сейчас я уделаю сучью морду…
Теперь Николай почти не выпускал из поля зрения приборы. Никаких признаков попадания не было, но на всякий случай Николай маневрировать стал более плавно.
«Врата ада» медленно уплывали назад, стрельба затухала.
И вот, наконец, горы расступились. Вдалеке, на склоне справа, Николай увидел четыре «Ми-8», из утроб которых выскакивали десантники. Четыре, а не десять, как говорил Филимонов. Значит, и десантников будет не сто…