Штопор
Шрифт:
— Какой там ветер, травинки не шелохнутся, — взглянул вниз Грибанов.
— Ветра, возможно, и нет, а вот воздушные потоки очень ощутимы и коварны. Так что будьте повнимательнее.
Грибанов поднабрал высоту, осмотрел гору.
— Пожалуй, наиболее подходящая площадка — третья снизу.
Николай кивнул. Летчик сразу же с ходу пошел на посадку.
— А вот это зря, — не одобрил его решение Николай. — Надо, во-первых, осмотреть противоположный берег, во-вторых, какие здесь преобладают ветры?
— Наверное, как и всюду, — западные.
— Правильно. С небольшой поправкой: летом чаще воздушные потоки устремляются с северо-запада на юго-восток. Горы им препятствуют, потому внизу такая
Вертолет описал круг и стал заходить на посадку, прицеливаясь на выбранную площадку сверху — точно так, как впервые садился Николай, когда еще не знал, насколько это сложнее, чем посадка с ходу. Но вмешиваться не стал: пусть летчик сам разберется, что к чему, и поломает голову, чтобы найти более верное решение.
Карниз был довольно широкий и свободно бы разместил целый артиллерийский расчет. Грибанов подвел машину к срезу, и в этот момент ее швырнуло вниз; Николай еле успел придержать рычаг «шаг-газ», который молодой летчик резко хватил на себя, чем усугубил бы положение. Плавно увеличил мощность двигателей; вертолет, чуть просев, завис над площадкой.
— Теперь садитесь.
Лицо Грибанова раскраснелось, он помедлил, то ли боясь нового нисходящего потока, то ли прикидывая, что надо сделать еще, чтобы не попасть впросак; наконец, осторожно, почти незаметным движением, уменьшил мощность двигателей, и вертолет плавно коснулся колесами земли.
— Вот зараза! — покачал в улыбке головой летчик. — Ты ее сюды, а она туды…
— Поняли, в чем ваша ошибка?
— Само собой… Никогда б не подумал…
— Попробуйте еще разок. На взлете то же самое — плавнее работайте «шаг-газом» и ручкой управления. Машина, как и женщина, любит нежность.
— А может, в другой раз? — взмолился Грибанов.
— В другой — само собой. Надо закрепить навык по свежей памяти.
Грибанов понимающе кивнул и взялся за «шаг-газ». Вторая попытка тоже далась с большим трудом, и добился летчик немногого — посадка получилась грубая, машина содрогнулась от удара о землю. Грибанов съежился, ожидая, что командир разразится бранью, а то и отстранит от управления, но Николай успокаивающе улыбнулся:
— У меня тоже поначалу так получалось. Пошли дальше.
Вертолет сделал вираж и, снизившись, снова взял курс на восток вдоль реки.
Миновали гору Медведица, впереди показались Две сестры — Дарья и Марья, — похожие друг на друга горы, тоже близко подступающие к реке. Николай обвел их на карте красным кружком — могут служить неплохим плацдармом в случае боевых действий.
— А теперь разрешите мне потренироваться. — Николай отложил карту и взялся за управление. Он не раз садился здесь на разных площадках, хорошо изучил воздушные потоки и с ходу примостил вертолет на узком карнизе.
Грибанов восхищенно покрутил головой:
— Вот это да! Прямо по-орлиному.
— Потренируетесь с месячишко — и вы будете так садиться.
На посту наблюдения их уже поджидали. Старший наряда — молоденький лейтенант — бодро доложил:
— Товарищ майор, за время дежурства никаких происшествий не случилось…
Смена наряда произошла довольно быстро: не успел Николай объяснить по карте Грибанову где, на каких горах и площадках стоит отрабатывать посадки и взлеты, как десантники выстроились у вертолета. Хотя их жизнь здесь мало чем отличалась от гарнизонной, они рвались туда с нетерпением. Но больше всех домой торопился Грибанов — видимо, ему очень не терпелось сообщить товарищам о допуске к самостоятельным полетам, восстановить справедливость, нарушенную командиром звена. И к удивлению Николая, несмотря на усталость и усилившуюся болтанку, попросил разрешения сесть на карнизе Дарьи, где приземлял вертолет командир.
— На карниз рановато, — возразил Николай. — А вот на Двугорбую — пожалуйста. — И подумал с удовлетворением: «Значит, сумел задеть самолюбие летчика, а это уже кое-что».
Абдулахаб ждал своей участи: конца проверки органами государственной безопасности его родословной и подлинности прошлого, зачисления либо в число удачников, либо… Когда находился у русских, он молил Аллаха о том, чтобы шурави быстрее отправили его к своим, не предполагая, что среди соотечественников встретит таких фанатичных и преданных революции людей, которые забыли Коран, зато хорошо овладели наукой вести допросы и следствие. Сколько раз они вызывали Абдулахаба, заставляли повторять одно и то же из запомнившейся им биографии Заида, которую, к сожалению, он знал довольно поверхностно: где родился, кто родители, братья, сестры, где живут, чем занимаются; ставили вопросы и так и этак, пытаясь запутать его, сбить с толку, но он прикидывался простачком, твердил одно: Башир силою забрал в отряд, в кишлаке остались мать и отец, старые люди; братья и сестры уже женатые и замужние; в связи с гражданской войной все разъехались кто куда.
С Мурмамадом их разъединили сразу, и Абдулахаб больше его не видел, зато в камере познакомился с другими попавшими в плен моджахеддинами и от них узнал, что Масуд по-прежнему обитает в северных провинциях Файзабада, дважды его настигали отряды Народной армии и шурави, но он умело уходил, нанося преследователям серьезный урон.
Допрос длился более недели, потом две недели Абдулахаб ждал, и вот, наконец, его выпустили с разрешением проживать в «родном» кишлаке Шаршариф, взяв обязательство никуда пока не отлучаться.
Абдулахаб поселился в заброшенной мазанке — война многих лишила родного очага — и вскоре обнаружил, что за ним следят. Это его не удивило — видимо, затем и выпустили, чтобы выявить связи. Возможно, в биографии его что-то не совпало — он надеялся лишь на то, что следователи не будут столь дотошными, чтобы выяснять мельчайшие детали, которых он сам не знал, — но если им удастся установить его личность, дело может обернуться худо…
Еще в камере к нему примазались двое, доверительно рассказывали о действующих в тех или иных провинциях отрядах моджахеддинов и об их храбрых сардарах, давали советы, как вести себя на допросах — старались завоевать его доверие и вызвать на откровенность, — и он «клюнул» на их приманку, «признался» в том, в чем «каялся» органам ХАД. [13]
13
ХАД— органы государственной безопасности.
Похоже было, что контрразведчики не очень-то поверили ему, а, возможно, кое-что и выяснили, — не о Заиде, коим он представился, а о Абдулахабе, сыне Махмада, сподвижника Амина.
Еще в начале 1980 года он узнал о гибели Амина и его приближенных; что стало с отцом, ему было неизвестно, и он со страхом ждал, что его отзовут с учебы. Но прошел год, другой, никаких распоряжений из Кабула не поступало. После второго курса можно было поехать домой на каникулы, как делали некоторые его земляки; он воздержался, сославшись на желание получше узнать жизнь и работу в Союзе, и попросил послать его с геологами на Памир. Просьбу удовлетворили, и он около трех месяцев странствовал с экспедицией у подножия Дарвазского хребта в поисках ценных минералов. Сколько они тогда исходили, излазили, то поднимаясь к самым вершинам, то спускаясь в долину к быстрой и коварной речке, не ведая и не гадая, какую судьбу она определит ему впоследствии…