Шторм изнутри
Шрифт:
В дальнем углу от камина стояло глубокое кресло, в нем сидел человек, чье лицо скрывал мрак.
Бальтазар зашел в комнату и встал рядом с креслом, повернувшись к Каю. Кай остановился возле двери, затворил ее и повернулся к сидящему в кресле человеку.
Человек встал, позволяя красному свету из камина озарить себя. Он был изысканно одет – так одеваются в Центральных Кварталах, люди обеспеченные, принадлежащие к высоким сословиям, а голову его венчал песочного цвета тюрбан, как у иностранца. Лицо его обладало острыми восточными чертами, которые подчеркивала ухоженная борода. Несмотря на строгий костюм,
– Приветствую тебя, Мустафа! – Произнес Кай.
Этот человек был известен как профессиональный наемник, один из самых высокооплачиваемых. По всему миру его причисляли к списку террористов, в большинстве случаев он значился, как один из опаснейших. Во многих городах при появлении этого человека необходимо было сообщить об этом властям, и чаще всего служителям закона было предписано не предпринимать в связи с этим никаких действий – чтобы избежать непредвиденного ущерба и лишних жертв. Кай считал этого человека своим другом.
– Сегодня – великий день! – Провозгласил Мустафа. – И для меня огромное почтение присутствовать при этом событии – встречать твое возвращение!
Кай засмеялся, запрокинув голову.
– Нет. Перестань смеяться. – Мустафа улыбнулся в ответ. – Мир вокруг не может заметить того, что ты вернулся, но это ничуть не уменьшает значимость этого события.
– Ты прав, мой друг. – Улыбаясь, кивнул Кай, позволяя Мустафе обнять себя.
Держа ладонями плечи Кая, Мустафа оглядел его с ног до головы:
– Ты изменился, изменился до глубины души. Подземелье теперь внутри тебя и ты, как будто, совсем не принадлежишь этому миру.
– Разве не за этим и нужно было Изгнание? Подземелье сделало свое дело.
– Пожалуй. Ты бы хотел вернуться туда?
Мустафа всегда был проницателен, и сейчас он вынес на поверхность то чувство, которому сам Кай не позволял превратиться в осознанную мысль.
– Мне нравилось… ощущать то место своим убежищем. – Задумчиво ответил Кай.
– А ведь оно должно было стать местом твоего заточения! Возможно, ты встретил там что-то большее, чем просто убежище?… Стоило ли возвращаться сюда? Быть может, там бы ты обрел покой? Не все хотят твоего возвращения. Ты видишь этот мир через призму своего сознания, но не все разделяют этот взгляд. Попробуй посмотреть глазами остальных – уходи, и все кошмары уйдут за тобой. О да – многие считают тебя вестником горя. Если ты станешь скитальцем, беды станут скитаться вместе с тобой.
Кай был изумлен, совершенно не ожидая такого выпада от старого друга, он почувствовал, как в нем нарастает возмущение. Воистину – среди этих людей есть негативные настроения, и некоторые из них не преминут высказать желание прогнать его, но только не Мустафа. Негодование заставило зашевелиться давно забытый гнев внутри. Должно быть, по вспыхнувшим искрам в его взгляде это понял и наемник.
– Спокойнее, ты ведь не собираешься разорвать свои цепи из-за моих слов? У каждого аспекта есть две точки зрения, и любое слово ты понимаешь лишь так, как готов применить его на себя. Я всего лишь сказал то, что сказал – это факт.
Кай отстранился, он не допускал чувствам, подобным злости, охватить его разум и завладеть действиями.
– Не беспокойся. – С легкой улыбкой произнес Кай. – Первое, что я постиг в Изгнании – это спокойствие и умиротворенность. Прошло много времени, прежде чем я смог понять подлинную сущность этих вещей. Их приходилось насильно прививать, связывая ими себя, как цепями, до того, как они смогли стать моим облачением.
Мустафа сделал небольшой поклон головой.
– Возможно, ты прав, – продолжил Кай, – там я обрел покой, и хотел бы обрести свой дом. Но пути назад нет. Возможно ли, что они правы? Я уйду, скажем, в пустыню, и Она уйдет за мной? Звучит сомнительно. Они допускают, что могут ошибаться? Сколько попыток у нас есть, чтобы попробовать? – Кай усмехнулся. – Пора пробуждаться, Мустафа, закончилось время незримого присутствия. Нельзя это скрыть – время пришло.
– Вряд ли это тайна. – Он на миг замолчал, подбирая слова, затем продолжил: – Я чувствую, как весь Вавилон дрожит, ощущает, что Она уже здесь! Город… все чувствуют приближение скорого столкновения. Они чувствуют, как что-то надвигается, как птицы чувствуют приближение стихии… Но они люди, мысли затмевают их чувства, они готовы придавать этим ощущениям любые объяснения – магнитные бури, солнечные ветра, тектонику плит, что угодно, только не позволяя чувству опасности стать осознанной мыслью, которая заставит их поддаться одному из основных инстинктов – бежать прочь от опасности.
– Бежать? – Кай усмехнулся. – Куда?… Когда наступает Конец Времен – бежать уже некуда.
– Если бы мы слышали этот мир, то могли бы сражаться. Мы люди, а не стадо, в конце конц… – Голос Мустафы довольно быстро сошел на нет и потух, он не собирался философствовать. Дальше он продолжил практически без всякого выражения. – Когда Она пришла, в СМИ стали появляться лишь отдельные сообщения, которые можно было связать с Ее присутствием. Зато подпольные организации сотряслись! Оттуда и до меня донеслись вести. Я не сразу понял, что произошло, но то, что я узнавал, быстро воскрешало в памяти легенды, которые ты рассказывал о Ней. Легенды, которые ты рассказывал о вас… Скажи мне, ты уже видел Ее?
Из-за будничного тона Мустафы, Кай сначала не придал значения его вопросу, но едва начал отвечать, как слова с подозрением остановились, так и не произнесенные.
– Почему ты спрашиваешь? – Нахмурился Кай.
Мустафа отошел немного, красные сполохи света зловеще двигались у него по лицу, не позволяя разобрать мимики.
– Просто ответь мне, друг мой.
Взгляд наемника впился в Кая, слова, произнесенные спокойным и размеренным голосом, словно приготовились хлестнуть его отравленными плетьми.
Одна из основных доктрин, которую Кай познал в Подземелье, было умение трансформировать гнев в холодное спокойствие, именно использовать ярость, для получения наивысшей концентрации и хладнокровия. Поначалу это звучало дико и парадоксально, и никак не складывалось в разумную логическую концепцию, но время принесло осознание. В экстремальной ситуации он использовал гнев, как оболочку, растворял его в себе, не выплескивая наружу, что приносило концентрацию, куда большую, нежели достигаемую отстраненностью или безразличием. Это все равно, что усиливать адреналином каждую клетку, нежели тратить его на выплеск эмоций.