Штормовое предупреждение(Рассказы)
Шрифт:
Обвязавшись концами и захватив скользкие ломики, моряки осторожно спустились на палубу. Бодров заботливо наставлял Самохина:
— На скользкое место не становись — смоет. Сначала выдолби площадку для ног, да пошершавее, чтобы не скользить, а потом уж дальше скалывай. Понял?
Им достался участок недалеко от рубки. Работать здесь было легче, чем на носу, который то и дело захлестывала волна. Однако и здесь не было спасения от воды, и вскоре куртка и брюки покрылись тонким, хрустящим, как слюда, слоем. Однако теперь Самохин не чувствовал холода. Наоборот, ему стало жарко. Он крошил и крошил ломиком лед и довольно быстро очистил вокруг себя широкую площадку. Но, остановившись, чтобы передохнуть, увидел, что площадка снова покрывается льдом.
Теперь Самохин действовал осмотрительнее. Он совсем приноровился к волне и качке, знал, когда надо переждать, а когда подналечь на работу, чтобы успеть сделать как можно больше за время между накатами волны. Вскоре обогнал и Бодрова и Селиванова. Теперь уже не он за ними тянулся, а они за ним. Самохину вдруг стало весело и приятно оттого, что он работает лучше. Его охватил настоящий азарт.
Когда они спустились вниз и вернулись в отсек, Самохин почувствовал усталость. Но усталость на этот раз показалась ему приятной, и приподнятое настроение, охватившее его на работе, не проходило. Переодеваясь, весело заметил:
— А, поди, полегчало, лодке-то!
— Полегче стало, — согласился Селиванов. И похвалил: — А ты хорошо работал. Молодец!
Смущенный этой похвалой, стараясь перевести разговор на другую тему, Самохин спросил у Бодрова:
— А что, товарищ старшина, лед этот здорово влияет?
— А как же. Могут замерзнуть приводы и валики, выходящие в надстройку и ограждение рубки. Или тарелки клапанов вентиляции. Заест, скажем, клапан концевой цистерны, а надо будет погрузиться. Придется тогда погружаться с аварийным дифферентом. Правда, все покрыто незамерзающей смазкой, но лед все сковать может.
— Выходит, опасная эта ледяная шуба для лодки.
Помолчали. Селиванов задумчиво сказал:
— Бывает, что у иного человека душа вот так же льдом покрыта. Тоже опасно.
— Ты это на кого намекаешь? — насторожился Самохин.
— На тебя, Тимофей. Глядел я сегодня — работал ты хорошо, радовала тебя работа. Значит, в душе-то ты работящий. Только весь будто покрыт ледяной коркой. Очень уж равнодушный ко всему. А откуда это у тебя, непонятно.
Селиванов замолчал, выжидательно глядя на Самохина. Бодров тоже молчал и, судя по всему, был согласен с Селивановым. Самохин задумался: что им ответить? Он понимал, что они неспроста завели этот разговор именно сейчас, когда он почувствовал к ним расположение и доверие. Правда, он всегда доверял им больше, чем кому-либо другому, хотя они чаще других критиковали его, и критиковали резко и непримиримо. Даже тогда, когда ему становилось обидно, он сознавал, что они правы, и в чем-то чувствовал их превосходство над собой. В чем именно — он не понимал, но догадывался, что в чем-то очень важном.
А сегодня ему многое помогла понять простая и короткая фраза: «Пойдут коммунисты». Он видел, что они за эти трое суток вымотались не меньше, а, пожалуй, больше других, тоже валились с ног от усталости, тоже засыпали на ходу. Но они пошли. Так, наверное, в годы войны коммунисты шли в последний бой. «Пойдут коммунисты…» Может быть, услышав этот клич, его отец в ноябре сорок второго года отправился с партизанским заданием в стан врага, зная, что живым уже не вернется.
«И эти, если понадобится, пойдут на что угодно, даже на смерть», — подумал Самохин о Бодрове и Селиванове. И, чуть помедлив, тихо сказал:
— А вы вот что, ребята: скалывайте с меня лед-то. Мне, поди, тоже полегчает…
ДУШЕВНЫЙ
Островок лежит почти в центре залива. Его высокие отвесные гранитные берега, облизанные морской волной, холодно поблескивают, точно полированные. Посредине острова возвышается круглая, побеленная известью башня маяка. С моря островок с этой башней очень напоминает детскую игрушку «волчок». Кажется, кто-то раскрутил его, поставил посредине залива, и он так до сих пор и вертится. Это ощущение усиливается еще тем, что на маяке горит не проблесковый, а постоянный вращающийся огонь.
В верхней части маячной башни расположены служебные помещения, нижняя же служит жилищем для работающей на маяке команды и по флотской традиции именуется кубриком. Маяк обслуживается шестью матросами во главе со старшиной первой статьи Кольцовым.
В этот день в кубрике царит необычное оживление. Еще до ледостава на маяк завезли маленькую пушистую елку. Сегодня ее поставили на широкую крестовину, и электрик матрос Гришин, примостившись на стремянке, опутывает ее проводами, на которых болтаются разноцветные лампочки. Ему помогают матросы Кочерга, Сатин и Цаплин. Старшина первой статьи Кольцов и вахтенный радист Проценко находятся наверху. Старшина уже третий раз спускается в кубрик и спрашивает:
— Соколов не пришел?
— Нет еще, — отвечает за всех Кочерга. — Успеет, до Нового года еще восемь часов.
— Не о том речь. Ветер вон усиливается, лед еще тонкий, как бы не побило волной, — озабоченно замечает старшина.
— Ничего, и лед выдержит. В заливе волнишка-то редко расходится, — успокаивает Кочерга, хотя и сам с тревогой думает о Соколове.
А матрос Василий Соколов тем временем шагает по льду к острову. Он изредка поправляет висящую на боку сумку и смотрит на часы. Времени остается мало. Конечно, если идти прямиком к острову, то можно еще и часик сэкономить. Но прямиком нельзя: лед на середине залива еще совсем тонкий, пожалуй, не выдержит. Приходится держаться ближе к берегу. Надо выйти к северной стороне — там остров ближе всего лежит к берегу и лед потолще.
Ветер все усиливается, бросает в лицо снежную крупу. Идти становится труднее. Василий чувствует, как к спине прилипает тельняшка. К тому же и лед пошел неровный, до ледостава к этому берегу нагнало шугу, она так и вмерзла, образовав небольшие торосы.
Чуть впереди Василия низко летит одинокая чайка. Она летит к открытому морю, оно не замерзло, и там чайка может спокойно заниматься своим промыслом, подстерегая косяки рыб. Птица продвигается вперед медленно, почти с такой же скоростью, что и Василий. Вот она присела на лед, немного отдохнула и снова поднялась. Резкий порыв ветра отбросил ее назад, но она снова упрямо захлопала крыльями. «Настырная!» — одобрительно подумал о чайке Василий и прибавил шаг. И снова подумал: «Как на соревнованиях по бегу. Там вперед ставят лучшего бегуна, он задает темп остальным, за ним тянутся. Вот и я за ней потянусь. Небось голодная, бедняга, ей и нет другого выхода, как только лететь к морю. А я, конечно, мог бы остаться в базе, мог бы даже и вовсе не уходить с острова».
Собственно, его никто и не посылал в базу. Просто из-за ледостава на остров давно не привозили почту, ребята начали скучать без газет и писем. Вот он и решил к празднику порадовать их.
Неожиданно он почувствовал, как под ногами зыбко заколыхался лед, и, осмотревшись, сообразил, что слишком далеко ушел от берега. Он повернулся и осторожно, не отрывая ног, точно на лыжах, пошел к берегу. Ботинки зашаркали по неровному льду, а расшатавшийся гвоздь на подковке левого ботинка начал издавать что-то похожее на свист, как будто где-то рядом алмазом резали стекло.