Штормовое предупреждение(Рассказы)
Шрифт:
— День и ночь ишачим, а кто-то сейчас в тепле сидит, с девчонками под ручку разгуливает, — не унимался Илья.
Он не первый раз заводил подобные разговоры. Но раньше Иван как-то не придавал им значения. И хотя в душе он был не согласен с Ильей, но никогда не возражал ему. И не понять почему: то ли стеснялся, то ли боялся возразить — как-никак, а Илья имеет первый разряд по борьбе.
А теперь Иван вдруг почувствовал свое превосходство над Ильей. И ему неожиданно стало легко, он понял, что в его жизни произошло что-то очень важное, он перешагнул через какую-то
МИНУТОЧКА
— «Вымпел»? Соедините с первым.
— Одну минуточку, — телефонистка штаба бригады противолодочных кораблей Таня Наумова проверила, свободен ли комбриг, и сказала: — «Заря», первый вас слушает.
Убедившись, что абоненты разговаривают, Таня положила трубку и откинулась на спинку стула. Она знала, что разговор капитан-лейтенанта Гвоздева с комбригом будет долгим. Из командиров кораблей Гвоздев — самый молодой, и комбриг требует, чтобы он докладывал обо всем обстоятельно.
Чудак этот Гвоздев, даже не поздоровался. А ведь с того вечера пошла уже вторая неделя…
Раньше, до вечера, она ни разу не видела Гвоздева, потому что его корабль стоял где-то в другой бухте. Но Таня хорошо знала голос Гвоздева, как знала голоса почти всех своих абонентов. Гвоздев среди них был самым назойливым и сердитым. Если другие командиры умели терпеливо ждать, пока начальство освободится, то Гвоздев ждать не хотел, он требовал, чтобы его соединяли немедленно. Иначе он кричал:
— Сколько же можно? Я третий раз звоню! Слушайте, барышня…
И это «барышня» звучало как ругательство.
Даже неоновый глазок на панели коммутатора, когда звонил Гвоздев, мигал как-то торопливо и нервно.
Сам Гвоздев представлялся Тане человеком мрачным и злым. Она была уверена, что у Гвоздева бульдожье лицо с маленькими колючими глазками и квадратными челюстями — точь-в-точь такое, какими бывают лица бандитов в кинофильмах.
Но однажды она вдруг услышала за своей спиной:
— А, Минуточка! Я вас сразу узнал по голосу.
Она тоже узнала его по голосу. Но это был и его и не его голос: сейчас он звучал мягко и весело.
Таня осторожно обернулась и увидела в полуоткрытой двери высокого и стройного капитан-лейтенанта. У него было сухощавое, с правильными чертами лицо: прямой — «римский» — нос, красиво очерченные губы, густые темные брови и поразительно чистые светло-голубые глаза. Они смотрели на Таню с недоверчивым удивлением.
— Так это вы и есть? — Он шире распахнул дверь. — Здравствуйте. Вот не ожидал…
Наверное, он тоже представлял ее другой.
— А вы — Гвоздев, — уверенно сказала Таня.
— Точно! — Он все еще рассматривал ее удивленно, но в этом удивлении уже не было недоверия, а проскальзывало что-то радостное. Потом он серьезно сказал: — Вот что, Минуточка. Вы когда сменитесь? В шестнадцать? Тогда мы сегодня пойдем в кино. Решено?
— Хорошо, — согласилась Таня неожиданно для самой себя. Потом вдруг опомнилась, хотела что-то сказать, но Гвоздев уже ушел. И это ее почему-то особенно обидело.
«Сколько в нем самодовольства! — думала Таня. — Ведь он, собственно, и моего согласия спросил только ради формальности. Он, видимо, уверен в своей неотразимости. А я, дурочка, согласилась. Ну уж дудки! В кино я с ним не пойду!»
Но она пошла. Гвоздев встретил ее у штаба. Стоял у крыльца и нетерпеливо постукивал по колену свернутой в трубочку газетой. Должно быть, ему было неловко стоять вот так, на виду у всего штаба.
Таня тоже испытывала большую неловкость. Она вот уже четыре месяца работала в бригаде, но еще ни разу ни с кем из мужчин никуда не ходила, хотя от всевозможных приглашений едва успевала отбиваться. За ней в бригаде прочно утвердилась репутация недотроги, и многие из ее поклонников теперь настойчиво атаковали Настю Шершневу— девушку некрасивую, но зато менее строгую.
А может быть, Тане неловко было еще и оттого, что она и сама не знала, почему идет с Гвоздевым. Ей и хотелось и не хотелось идти. Наверное, в нем было что-то такое, что заставляло просто повиноваться ему.
Гвоздев был тщательно выбрит. Воротничок рубашки девственно чист. Вряд ли Гвоздев успел съездить на свой корабль. Скорее всего, он одолжил воротничок у кого-то из своих приятелей. Воротничок был великоват и оттого морщился, то и дело выскальзывал из-под лацкана тужурки, и Гвоздев сердито запихивал ее обратно. «А ведь это он, наверное, для меня сделал!» — самодовольно отметила про себя Таня. И ее ужасно умилял этот непокорный воротничок.
Смотрели «Карнавальную ночь». Гвоздев смеялся звонко и заразительно. До отказа набитый людьми дощатый сарай, наспех приспособленный под зрительный зал, содрогался от взрывов хохота.
А Таня потихоньку плакала. Она вспомнила Москву, выпускной бал, веселую толкотню станций метрополитена, и ей стало жаль себя. Зачем она приехала в этот суровый заполярный край? Ведь все равно она не стала строителем. Не стала потому, что бригадир сразу же сказал ей: «Не сдюжишь ты, девушка. Здоровье твое, видать, хрупкое и еще больше его надрывать никакого резону нет. Найдем тебе что-нибудь полегче». И ее послали на курсы телефонисток, а потом сюда, в эту еще необжитую бухту, которая почему-то называется «губой». Все это ей казалось сейчас нелепым и жестоким. Телефонисткой она могла бы работать и в Москве.
Гвоздев вдруг спросил:
— Что с вами?
— Ничего. Просто так.
Он близко нагнулся к ней и, положив ей на плечо руку, сказал:
— Не надо.
Больше он не смеялся.
Когда зажгли свет, Таня сказала:
— Вот видите, я вам только настроение испортила.
Гвоздев хотел что-то ответить, но в это время к ним подошел Савин. Он приветливо кивнул Тане, пожал руку Гвоздеву и спросил:
— Как это вам, Танечка, удалось затралить этого отшельника? И у тебя, Борис, губа не дура.