Штормовое предупреждение
Шрифт:
Прежде чем Чарли успевает отвести глаза, лицо чуть-чуть изменяется. Чарли не понимает, каким становится его выражение и может ли оно вообще иметь какое-то выражение. Но потом различает улыбку, едва-едва заметную, тем не менее Чарли точно знает, что улыбка эта предназначена ему. Чарли вздрагивает. Он смутно чувствует, что этой женщине известно что-то ужасное — о нем, о Чарли.
— Так что вам нужно?
— Мне?
— Да, вам. Что вы хотите?
— Ах да. Мне нужен Ллойд Джордж.
Медсестра, тучная, черная, не уступающая габаритами огромной морской корове, даже не поднимает головы. Сухим тоном она говорит:
— У нас тут каждая минута на вес золота. И мы не держим ни Ллойда Джорджа, ни Джима Каллагена, ни лорда Китченера [98] . Будьте любезны, назовите четко имя и фамилию, и я вам все скажу.
— Но его действительно так зовут. Ллойд Джордж. Только он не министр, он цветной. Его привезли к вам пару дней назад.
Медсестра смотрит на него скептически:
98
Китченер Горацио Герберт (1850–1916) — английский фельдмаршал, министр обороны (1912–1914 гг.).
— Он черный, да?
— Ну да, цветной.
— Черный. Карибский африканец.
— Можно так сказать, можно эдак. Почему теперь всех все раздражает, а? Что ни скажешь, все невпопад.
— Просто среди нас есть и нормальные люди, не только эти, которые понаехали сюда со своими барабанами.
— Что вы такое говорите? Разве я хоть словом… Послушайте, милая, скажите, где он, пожалуйста, буду вам крайне обязан.
— Никакая я вам не милая.
— Ох, господи ты боже мой! Вы можете мне просто сказать, где он?
Она молчит, потом с недовольным видом начинает медленно листать регистрационный журнал, лежащий перед ней на столе.
— Палата Флоренс Найтингейл [99] , вторая налево.
Чарли направляется в указанную сторону и с облегчением отмечает, что каталки с женщиной уже нет. Он идет по длинному коридору, стены которого увешаны детскими рисунками. Войдя в палату, он сразу находит глазами Ллойда. На его лицо страшно смотреть. Нос сломан, скула рассечена, левый глаз заплыл. Грудь туго забинтована, а к руке подсоединена капельница. Увидев Чарли, он даже не улыбнулся, просто удивленно вскинул брови и как-то странно кивнул, словно в ответ на свои собственные мысли. Потом что-то пробормотал себе под нос.
99
Флоренс Найтингейл (1820–1910) — прославленная английская медсестра.
Чарли подходит к стоящему рядом с кроватью стулу:
— Как самочувствие?
Ллойд не отвечает.
— Боли здорово мучают?
Ллойд продолжает молчать, и это ужасно… У самого Чарли болят ноги от усталости.
— Ты не возражаешь, если я сяду?
Ллойд как-то неопределенно поводит головой, непонятно, что он имеет в виду, "да" или "нет".
Чарли усаживается, складывает на коленях руки, потом их опускает.
— Я смотрю, ты неплохо устроился.
Ллойд морщится. Когда он наконец начинает говорить, голос у него хриплый и сухой, загнанный вглубь, как у чревовещателя:
— Чего тебе нужно, Чарли?
Входит сестра, улыбнувшись, поправляет пузырек и переходники на капельнице.
— Как сегодня наши дела, мистер Джордж?
— Дела как сажа бела.
— Ну, это вы совершенно напрасно, — говорит она заученно-бодрым тоном. — Еще день-другой, и вы встанете на ноги.
Сделав это обнадеживающее заявление, она удаляется.
— Я смотрю, сестрички у вас очень даже ничего, — говорит Чарли, натужно изображая веселость. — Милашки.
И снова Ллойд молчит, не желая ему подыгрывать. Чарли шумно вздыхает:
— Ну что ты, в самом деле? Ты же закаленный парень, сколько всего на своем горбу вынес — и никогда не падал духом.
— У меня нет горба. Зато все остальное мне обеспечили. Перелом ребра, разбитая челюсть, проломленный нос, покореженная физиономия, два сломанных пальца, таким образом, на данный момент у меня в общей сложности целых всего шесть. А вот горб как-то упустили из виду.
— Но при чем тут я, Снежок? Почему ты со мной так разговариваешь? Так уж легли…
— Так уж легли карты, детка. — Ллойд на удивление точно воспроизводит интонацию Чарли, зло и хлестко, как это делали когда-то в школе.
— А ко мне-то какие претензии?
— Только одна: меня отдубасили вместо тебя.
— Да, но… Я не хотел… Все из-за него, из-за Майка Сандерленда. Я услышал, как он нахально смеется, ну и… Вот так все и получилось, Снежок.
Ллойд снова кивает, опять в ответ на свои мысли. Потом начинает говорить странно отсутствующим голосом, словно вокруг не больничные стены, словно он забыл про свои синяки и раны.
— Понимаешь, я тут много чего передумал, прокрутил в голове. Такая встряска способствует, если ты понял, о чем я толкую. Прочищает мозги в твоей старой черепушке.
Чарли, приободренный тем, что тон Снежка стал менее враждебным, улыбается.
— Это как с телевизором. Вдаришь по нему разок, и он снова работает.
— Ну, если ты считаешь, что с моей головой нужно обращаться, как с телевизором…
— Да я так, к слову…
— Я понял, в чем дело. Они подошли ко мне, потому что я черный.
— Тебе показалось…
Ллойд чуть приподнимается на подушке и, повернувшись к Чарли, смотрит на него. В первый раз за весь разговор.
— Перестань, Чарли. Именно потому, что я черный. Слышал бы ты, что они мне говорили. Ниггер такой, ниггер сякой. В общем, дорвались, наконец отвели душу. Лупили и приговаривали: "Ну что, небось не нравится, черная шкура?" Я все пытался им втолковать, что я ничего не швырял в полисмена. И знаешь, что они мне ответили?
— Что?
— Они ответили: "Знаем, что не швырял". И давай гоготать.
— Это черт знает что такое, Снежок, это…
— А тот лысый, с маленькой головой, который шел рядом с тобой. Незадолго до всей этой заварухи. Я слышал, что он тебе сказал.
— Не понимаю, о чем ты…
— Он назвал меня черножопым. Долбаным черножопым. А потом кое-что сказал тебе. Что я мартышка. А ты только улыбался в ответ.
У Чарли начинает кружиться голова, к горлу подкатывает комок, он и не представлял себе, что от стыда может так сводить живот.