Штормовой предел
Шрифт:
Так что, гуляйте вальсом, уважаемые саксы… англо…
Ну, что же, пора действовать. Фрегат сблизился с кораблём Алонсо, и мы стали перегружать на «Эстреллу» пушки, ценности и другое имущество. Закончив, оба наших корабля подняли паруса и вошли в гавань, где швартовались английские корабли: один военный и несколько гражданских. Фрегат шёл очень тяжело, у него постоянно открывалась течь в трюме, а отсутствие грот-мачты значительно уменьшало его манёвренность.
Приблизившись, фрегат развернулся левым бортом и сделал первый прицельный залп, «Эстрелла» Переса тут же добавила свой. Находящиеся на берегу всё это время настороженно
Как только заговорили наши пушки, в ответ стали палить орудия береговых укреплений. Мой Серый призрак с минимумом команды бросил якорь и застыл на месте. Корабль Алонсо, наоборот, стал маневрировать, стремясь расстрелять укрепления и единственный пиратский корабль в порту. Пирата смогли накрыть с третьего залпа, и он запылал.
Несколько ядер попали в дома, и над городом стал подниматься густой дым, сначала еле видимый, но с каждым новым выстрелом становившийся всё гуще и гуще. Довольно скоро на берегу разобрались, в чём дело, и сосредоточили огонь только на моём фрегате. Алонсо ещё пытался обстреливать город, но береговые батареи уже не давали ему такого шанса. Получив несколько прямых попаданий, он вышел из боя, как мы ранее и договаривались.
Мой же фрегат продолжал стрелять, пока это было возможно. Ядер у нас было много, пороха тоже, вот и палили уже без разбору, куда придётся. Серый призрак весь содрогался от прямых попаданий. Мне было жалко свой фрегат, который сейчас погибал на моих глазах. У него появились очень сильные повреждения на носу и на корме, так что восстанавливать было бесполезно. Он честно исполнил отведенную роль и теперь выполнял последнюю миссию.
Стоя на корме, я лично заряжал фальконет и, прицелившись, изредка из него выстреливал. Долго сие действо продолжаться не могло, ведь неподвижный фрегат представлял собой хорошую мишень. Нас спасало только то, что англичане искренне не понимали, в чём дело, и думали, что есть в этом какой-то подвох. Они не ошибались, это и было подвохом, но не тем, который они предполагали.
Из трюма вылез Афоня, корабельный мастер-канонир, и бросился ко мне.
— Капитан! Зарядов мало осталось, пушки перегрелись и могут жахнуть в любой миг, и на нижней палубе полыхнёт.
— На сколько выстрелов хватит?
— Если всеми, то на три залпа.
— Хорошо, тогда даём последние два и грузимся в лодки.
— Понял, капитан, сделаем.
В это время на берегу решили, что хватит миндальничать и открыли по нам огонь из всех орудий. Свист ядер стал уже назойливым, одно из них попало в фок-мачту и перерубило её, в дополнение к ранее утерянной грот-мачте. От произведенного нами ответного залпа одно из береговых укреплений рассыпалось крошкой и песком, но другие батареи были ещё боеспособны и стреляли в ответ.
Второй залп я обрушил на город: кому прилетит, тому прилетит, ничего государственного. Только личная месть. Я мстю, и мстя моя страшна. Канониры, всё же, хотели сделать и третий залп, но нас стали обстреливать брандскугелями, и фрегат загорелся. Поначалу не сильное пламя остатки команды пытались потушить, но огонь разгорался всё сильнее. Наконец, я махнул рукой, и вся команда, дружно попрыгав в лодки, стала работать вёслами, быстро отдаляясь от фрегата.
Мне же пока разгорающийся огонь сильно не мешал, пусть моей водной магии наступил звездец, но вокруг меня ничего не горело. Подняв подзорную трубу, я стал рассматривать город. Порт-Роял был отчётливо виден, и зрелище меня искренне порадовало. Были видны разрушения, как береговых укреплений, так и дворца губернатора. Не так сильно, как бы мне этого хотелось, но всё же…
Я нанёс удар и отомстил. Морган мёртв, все шесть кораблей, надеюсь, самых лучших, были уничтожены. А город? А что город? Город понял, что также уязвим от испанцев, как и испанцы от англичан, и всему есть предел. Пусть это их чему-нибудь научит, а не научит, то всегда можно и повторить.
Капитан последним покидает судно, вот и я спрыгнул в лодку самым последним и, взявшись за вёсла, начал быстро грести в сторону открытого моря. Там, на выходе из гавани меня ждал на своем корабле Алонсо. Как только я отчалил от горящего фрегата, он ещё сильнее запылал. Столб радостно ревущего пламени поднялся до небес.
Я стал медленнее загребать вёслами и, обернувшись, наблюдал за тем, как горит мой корабль. Сгорали паруса, пылая и тлея, падали канаты, скрипел в страшных муках рангоут. На миг, всего лишь на миг я почувствовал свой корабль, как и прежде. Все его корабельные эмоции проникли в моё сознание, полностью затопив его. Он жаловался мне на дикую боль в своём деревянном теле, на огонь, пожирающий корпус, на то, что его больше не будет.
Я плыл и смотрел, полностью погрузившись в чувства. Не знаю, может быть, мне показалось, но обе мои щеки стали мокрыми от слёз, ручьями стекающими из глаз. Смотреть было больно, и я закрыл глаза, а когда открыл, то фрегат, шипя и рассыпая искрами, медленно погружался в воду.
Он почти затонул, когда огонь дошёл до оставшихся в нём картузов и бочек с порохом. Взрыв! И облако воды и обломков корабля взметнулось на пару десятков метров вверх и затем медленно осело. Через несколько минут на поверхности моря остались плавать только щепки.
Всё дальнейшее происходило, как во сне. Я причалил к «Эстрелле», взобрался на её борт, обнял Алонсо и отправился в каюту, которую выделил для меня друг. Меня никто не останавливал и ничего не спрашивал, все видели и понимали, отчего я сам не свой, как понимал это и я. «Эстрелла» развернула паруса и, набрав ветер, помчалась в сторону Гаваны и вскоре затерялась в волнах Карибского моря.
Возвращение на Кубу оказалось триумфальным, но очень грустным. Был бы я пьяницей, то запил бы, но пить не хотелось, поэтому я закрылся у себя в комнате и сутки никого в неё не впускал. Но всё когда-нибудь проходит, прошло и это, горечь утраты немного стала стихать и, отомкнув дверь, я вышел из своего затворничества.
После всех событий нужно было разобраться с капитаном Ривейрой, подсчитать все убытки и учесть все трофеи. Именно для этого меня вызвал губернатор Кубы, его желание было мне понятным и объяснимым. И, собравшись, я отправился в его резиденцию.
Граф Раймон Алехандро де Вагильяс сидел в кресле, когда я вошёл в зал приёмов.
— Вы выздоровели, сеньор Эрнандо! Как я рад, искренне рад! Благодаря вам мы одержали победу, которую трудно сейчас переоценить. Это просто триумф! Мы с отцом Серхио разослали всем по магической почте послания о столь знаменательном событии. Все вице-короли, Главный инквизитор и, конечно же, наш любезный король получат эти послания! Все они узнают о вашем подвиге!
— Благодарю вас, граф! — я поклонился, — но у нас не обошлось и без предательства.