Штрафбат 999
Шрифт:
— На проводе еще четверо или пятеро, — нервно доложил телефонист.
Этот штатский, у которого явно шарики за ролики зашли, да еще эсэсовский генерал! Как они осточертели! Пятый час покоя не дают… И все из-за какой-то дыры невесть где… Черт бы их всех побрал!
— Кто-то ответил, но в линию влезли еще несколько человек!
И телефонист стал орать в раковину микрофона гарнитуры:
— Алло! Алло! Орша? Штаб дивизии в Орше! Да разъедините вы их — мешают! Срочное сообщение из Берлина. Дайте Бабиничи — Борздовку! Да, гауптмана
Доктор Кукиль машинально отер вспотевший лоб. Группенфюрер зажег новую сигарету. Оба ждали.
И тут обер-ефрейтор громко спросил в микрофон:
— 999-й батальон? Гауптман Барт? Алло, это гауптман Барт? Это Борздовка — гауптман Барт?
Взглянув на Кукиля, телефонист закивал головой, тот немедленно схватил вторую трубку.
— Кто это? Гауптман Барт? Командир батальона? Это Берлин, алло! Гауптман Барт, вы слышите меня?
В Борздовке гауптман Барт сидел, прижав трубку полевого телефона к уху.
— Берлин? — выкрикнул он. — Что это за дурацкие шутки? Какой идиот на линии? Да, это гауптман Барт.
— Это доктор Кукиль! Из Берлина! — кричал Кукиль в трубку. — Попросите к аппарату рядового Дойчмана, поняли — рядового Дойчмана! 2-я рота!
— Дойчмана? — переспросил Барт, изумленно взглянув на Обермайера. — Что они там, с ума посходили, что ли? Требуют рядового Дойчмана к телефону. Представляете себе — нашего Дойчмана вызывает Берлин!
— Так точно, все понял, немедленно посылаю за рядовым Дойчманом! Еще пять минут!
И завертелось-закрутилось: от одной хаты к другой по команде стали передавать: «Дойчмана к гауптману Барту!» Наконец добрались и до землянки, где Дойчман как раз перевязывал одному из бойцов ушибленную руку.
— Дойчмана к командиру! — рявкнул кто-то, просунув голову в землянку.
— Через десять минут, я накладываю повязку.
— Тебе из Берлина звонят, дубина!
— Из Бер…
Эрнст Дойчман вскочил, тут же позабыв и о повязке, и раненом.
— Я… я через пять минут вернусь, потерпи пока… А то там Берлин… моя жена… придерживай пока повязку!
И Дойчман помчался по скользкой улице, перемахивая сугробы.
— Смотри-ка, а он у нас еще и бегун! — донесся до него голос Крюля, но Эрнст даже не взглянул в его сторону. Берлин, вертелось у него в голове, Юлия! Юлия!
Задыхаясь, он ворвался на командный пункт. Барт сидел, прижав к уху трубку, а Обермайер нагнулся к нему, тоже слушая.
— Герр гауптман! — выдохнул Дойчман.
От быстрого бега не хватало дыхания, страшно кружилась голова.
Барт жестом велел обождать.
— Да-да! Рядовой Дойчман уже здесь. Берлин? Где Берлин? Ну так держите связь, идиот вы эдакий!
Пришлось ждать. Вскоре в трубке раздался квакающий голос. Барт молча передал трубку Дойчману.
— Это Дойчман! Рядовой Дойчман! — бесцветным голосом произнес в трубку щуплый, трясущийся человек.
Ему ответил телефонист, сообщив, что,
— Доктор Кукиль, — хрипло пояснил Дойчман.
— Да-да, он самый — Кукиль. Он еще что-то говорил про какую-то сыворотку и про женщину по имени Юлия, но я не совсем его понял, и о том, что вроде кто-то там умирает. Может, догадаешься, в чем там дело?
— Да-да, я все понял.
Дойчман положил трубку на аппарат и, глядя перед собой, отрешенно проговорил:
— Я понял, я все понял — Юлия умерла.
Гауптман посмотрел на сидевшего напротив Обермайера и пожал плечами. Он не мог знать деталей телефонного разговора, но понял, что этому бледному, щуплому человеку только что сообщили о смерти его жены Юлии. Верно, в личном деле Дойчмана упоминалась его жена по имени Юлия…
У человека горе. Ничего не попишешь. По своему опыту гауптман Барт знал, что лучшее утешение в подобных случаях занять человека. Но бог мой, в этом случае ему ни решать ничего не приходилось, ни изобретать. 2-й роте будет чем заняться в ближайшие дни!
Гауптман Барт посмотрел на часы.
— Через час выдвинуться на исходные рубежи, герр обер-лейтенант, — официальным тоном произнес он. — У вас есть вопросы, рядовой Дойчман?
— Никаких, герр гауптман.
— Я сочувствую вам, — неловко пробормотал Барт, — мои вам искренние соболезнования. Если я верно понял… Словом, выражаю вам мои соболезнования…
— Благодарю вас.
И Дойчман вышел, даже не козырнув. Он стоял на морозе без головного убора, в расстегнутом мундире — в том же виде, в каком выскочил из землянки. Навстречу ему шел Шванеке. Заметив Дойчмана, он тут же шагнул к нему и запахнул мундир.
— У тебя вид как у утопленника. Что стряслось? Чего они от тебя хотели в Берлине?
Дойчман молчал.
— Чего они к тебе пристают? Парень, смываться, смываться надо отсюда! — оглядевшись, громко прошептал Шванеке. — Сегодня же ночью, это будет проще… И никаких флажков с красным крестом больше не понадобится… Просто отстанем от них, и все. Этот рейд в тыл врага — сущий подарок нам. Так ты идешь или нет?
Дойчман по-прежнему молчал. Шванеке тряхнул его за плечо:
— Что за дела? Ты меня слышишь? Оглох, что ли? Что случилось?
— Юлия умерла, — прошептал Дойчман.
— Чего?
Шванеке даже невольно отпрянул.
— Ну тогда… — пробормотал он, явно сбитый с толку, — ступай подальше, а то, не дай бог, смерть накличешь. Ты все собрал? Погоди, я тебе помогу. Да, парень, раз такие дела…
Дойчман, словно механическая кукла, последовал за Шванеке.
— Вот такие, значит, дела… Хуже некуда… Будь все проклято! — продолжал бормотать Шванеке, и в его охрипшем голосе было сочувствие к семенившему за ним доходяге, который, похоже, пуще всего на свете обожал страдания.