Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества
Шрифт:
– Разрешите, господин полковник? – Откинулся полог, и первым вошёл тот самый подпоручик, воодушевивший людей на штыковую.
Десять офицеров из четырнадцати, отправившихся из Петербурга. Ур-р-р-оды… Практически все ранены, кто-то чуть стоит на ногах, опираясь на шпагу как на трость.
– Доложите о потерях, господа.
– Они минимальны, господин полковник! – оживился подпоручик, хотя с трудом выговаривал слова из-за распухшей челюсти. – Враг наголову разбит, захвачено знамя и двенадцать пушек! Взято в плен шесть офицеров и более сотни солдат!
Александр Христофорович
– Помогите подняться.
Капитан Денисов, переведённый недавно в гвардию из Нижегородского драгунского полка, протянул руку. Левую, потому что правая висела подвязанной к шее.
– Подпоручик! – Бенкендорф заглянул энтузиасту в лицо. – Мне совершенно насрать на вражеские знамёна и вражеских пленных, тем более у ворующих против Отечества нашего разбойников не может быть знамён! Брать же вторых – претит дворянской чести! Вор должен висеть в петле!
– Но как же так? – побледнел офицер.
Контузия контузией, но сил достало на то, чтобы ударом в ухо сбить спрашивающего с ног. Под молчаливое неодобрение остальных Александр Христофорович подошёл, присел на колено и сгрёб подпоручика за грудки:
– Ты думаешь чужими знамёнами солдатские жизни заменить? Сколько наших полегло?
Денисов попытался отвлечь командира от жертвы:
– Наши потери составляют двести семнадцать человек убитыми, сорок три человека ранены.
Бенкендорф поднял искажённое злой гримасой лицо:
– И это вы называете викторией?
– У противника убито свыше полутора тысяч…
– Плевать! Это поражение, господа! Это наше поражение. Капитан Денисов!
– Слушаю, господин полковник!
– Знамя утопить в болоте, разбойников повесить. Распорядителем экзекуции назначается рядовой… рядовой… Вот он.
– Закреневский. Но он же подпоручик?
– Я сказал – рядовой! Выполнять!
«Мемуар о работах по математике, который я имел честь передать его царскому величеству
Большой угломер с телескопом, с четырьмя стеклами, в футляре.
Большой уровень с отвесом к телескопу и к диоптрам, самый удобный и самый точный.
Другой большой уровень в стеклянной трубке, в которой находится пузырёк воздуха.
Другой уровень того же фасона, самый маленький из всех, для проведения воды.
Другой двойной уровень, для использования в разнообразных работах.
Большая готовальня, из самых хорошо отделанных и самых необыкновенных.
Два наугольника разных фасонов с полукруглым транспортиром в футляре.
Большая медная буссоль в футляре.
Пантограф, или инструмент для превращения большого в малое и малого в большое и для всех видов чертежей.
Пропорциональный циркуль с подвижной крышкой, деленной на прямые линии и круг.
Циркуль для проведения всякого рода эллипсов и овалов.
Подставка для установки всякого рода инструментов в поле.
Малый письменный прибор, украшенный серебром, самый удобный.
Три трактата об устройстве и принципах пользования математическими инструментами, в шести частях.
Трактат
Трактат о физических экспериментах.
Трактат об устройстве и использовании астролябий.
Куплено царскому величеству математических инструментов на шесть сот на двадцать гулдинов. Афанасей Татищев покупал.
Помянутые денги выдал с роспискою и записал: “выдал и записал в день 3 июня”. Канцлер Ростопчин».
Глава 16
– Что ни говори, Матюха, а супротив нашей эта землица вовсе негодящая выходит! – Старший унтер-офицер Кулькин опёрся на лопату и перевёл дух. – Камни тута одни да песок. А у нас воткни оглоблю, через неделю яблоня вырастет.
– Оно так, – согласился работавший рядом гвардеец. – Да только ведь барская она, не своя…
– Ну ты дурачок, Матвей! – В голосе унтера прозвучала насмешка. – Царские указы не читал?
– Которы?
– Те, что надо, дурень. Не знаю как прочие, но я свои сто десятин выслужил.
– Нешто в отставку пойдёшь, Лексан Юрьич?
– Зачем? Куды же мне без гвардии? Мне без гвардии никак нельзя. Подпишу бумагу на полный пенсион – служить, пока в силе, а там до самой смерти по полсотни рублей в год получать буду. Серебром! А то на офицерски курсы пойду, как их превосходительство советовали. В дивизии таки открывают, говорят и струмент математический государем прислан.
– Не-е-е, а я, как срок выйдет, домой вернусь. Хутор Глинище, может, слыхал?
– На берегу Медведицы который? Бывал даже там по молодости. От Царицына-то всего ничего.
– Ага, он и есть. Приеду, значится, весь из себя герой в медалях и, в первую голову, женюсь.
– Дело хорошее. А потом?
– Да не знаю. Если жив останусь, то и придумаю чего. – Солдат кивнул на погибших, для которых они и копали могилы. – Наше дело такое…
– Не боись, – подбодрил унтер и ткнул пальцем за спину, где другая команда торопливо забрасывала землёй яму с застрелившимся час назад подпоручиком Закреневским. – Видишь? Нарушил господин офицер слово о сбережении солдат, данное государю-императору, совесть его со свету и сжила. Теперь вот без отпевания, как пса какого…
– Храбрый человек был, – пожалел самоубийцу Матвей.
– Храбрость-то с дуростью не путай! И вообще, хватит базлать, работу заканчивать надобно! А то, вишь, батюшка уже кадило раздувает.
Священника, рекомендованного в дивизию лично отцом Николаем, тем, что из Красной гвардии, уважали. Именно уважали, но не любили за тяжёлую руку и своеобразные епитимии, накладываемые на согрешивших. Положит, бывало, прочитать двести раз «Отче наш», да не просто так, а во время учебной сабельной рубки. Или полтыщи земных поклонов в полном снаряжении, да с набитым песком ранцем. А до места поклонов ещё бежать три версты, а после них по мишеням тридцать патронов выпустить. Изверг, как есть изверг. А сам стоит рядышком, в бородищу ухмыляется. И попробуй слово поперёк сказать – брови нахмурит, старые шрамы на лице кровью нальются… жуть! Лучше не грешить.