Штрафбат. Наказание, искупление

Пыльцын Александр

Командиром нашей роты был капитан Михаил Сыроватский, кстати сказать, сам недавний штрафник, восстановленный в офицерских правах за боевые заслуги в боях под Жлобином и принявший предложение комбата Осипова остаться в батальоне на должности ротного командира. Это был невысокого роста, худощавый офицер, кажется еще не совсем освободившийся от ограничений, наложенных на него прежним положением бойца-переменника, и как-то особенно уважительно относящийся к взводным своей роты, да и к вчерашним коллегам-штрафникам, ко всем обращался на «вы». Как потом мы его «разглядели», был он человеком спокойным, невозмутимым, не чуждым разумного компанейства, но и не допускающим даже тени панибратства. Его распоряжения подчиненным носили характер просьб, но твердых, настоятельных.

Тогда, на Друти, он ждал, когда

подтянется со льда вся рота, чтобы не дробить тот кулак, которым собирался прорвать оборону на своем участке. И, когда мы с ординарцем едва выбрались на твердый грунт берега, немцы открыли огонь. Видимо, сосредоточение роты у крутого и, как оказалось, многометровой высоты берега Друти не прошло незамеченным для противника, хотя преодоление реки проходило, как было установлено, почти бесшумно, без единого слова, да и берег штурмовали тоже молча. Это уж потом мы удивлялись, как нам всем удалось так быстро, без специальной обуви, без штурмовых лестниц, «кошек» и канатов или каких-либо других приспособлений преодолеть обрывистый и обледенелый склон берега. Его ледяной покров разрушали только при помощи штыков, финских ножей да саперных лопаток, проделывая в сравнительно нетолстой корке льда углубления, если удавалось, даже до грунта.

Здесь возьму на себя смелость сказать, что в полной мере подтвердились слова в документе штаба 3-й армии о чудесах, которые творит пехота, особенно офицерская, да еще и штрафная. Документ этот называется «Описание боевых действий 3-й Армии в Рогачевской операции в период с 21 по 25 февраля 1944 г.», и в нем записано, в том числе, и о штрафбате:

«Лишний раз подтвердилось, что при ясном понимании своей задачи и хорошем руководстве со стороны офицерского состава, наша пехота способна творить чудеса. В штурме неприступного Днепровского берега русская пехота лишний раз показала присущие ей блестящие качества. Это упорство, смелость и ярость, с какой она штурмовала отвесные обрывы под огнем противника».

Немцы, оказывается, специально поливали этот крутой, очень высокий берег Друти водой и превратили, по их мнению, в недоступный барьер, своеобразную большую ледяную «горку». Неожиданно вспомнилась известная фраза Сталина «Нет в мире крепостей, которых большевики не могли бы взять!». Временами приходилось съезжать с этой «горки», почти как суворовские солдаты при переходе через Альпы. Только те съезжали вперед, а мы – назад! И все-таки успели! Рота начала атаковать передний край немцев. Перестрелка все более усиливалась, и вот уже вместе с разрывами гранат стали слышны крики, среди которых рядом с «ур-р-а-а-а» заметно выделялись весьма крепкие русские выражения. Нагрянув на противника как снег на голову, штрафники завязали бой. Наверное, только достигнутая внезапность и самоуверенность немцев в недоступности для нас их позиций избавила роты от больших боевых потерь.

Река Друть, в которой автору пришлось в феврале 1944 года принять водное крещение, а крутые ее обледеневшие берега брать без штурмовых лестниц. С картины Б. Малиновского, подаренной А. В. Пыльцыну Рогачевским райисполкомом

Кстати сказать, замусоленный штамп о том, что штрафники вообще без мата не обходились в любых ситуациях, так же надуман, как и многое другое, что некоторыми авторами публикаций о штрафбатах перенесено в свои измышления из тюремно-лагерного бытия. Я успел заметить, и это нашло подтверждение в будущем, что мат, как выражение высшего эмоционально-стрессового напряжения именно в острых боевых ситуациях, скорее адресован врагу, и то при близком соприкосновении с ним, а не в общении между собой.

Мы с ординарцем и еще человек 5–6 неудачников, испробовавших неласковую воду коварной Друти, мокрые, но еще не лишенные подвижности, вместе со своими подразделениями участвовали в захвате и первой, а затем и второй траншеи противника, хотя на себе убедился, что промокшая ватная одежда очень тяжела!

Как отмечал генерал Горбатов, немецкая

оборона на реке Друть была мощной. Были там и доты с металлическими колпаками, и плотные минные поля, и проволока в три кола. Но на нашем участке минного поля не оказалось, траншеи были отрыты на небольшом удалении от обрывистого берега, а проволочные заграждения были слабыми, в один ряд. Может быть, это потому, что противник понадеялся на казавшуюся ему недоступность этого крутого склона, превращенного в ледяную горку. Но то, что для нашей атаки было выбрано одно из таких слабых звеньев обороны немцев, было еще одним свидетельством стремления генерала Горбатова в любой ситуации избежать неоправданных потерь. Даже жалел он именно штрафбат, понимая, что завтра его бойцы, вернув себе офицерские права и звания, смогут стать хорошим резервом для войск его 3-й армии.

Мы понимали из предыдущей задачи боевых действий в тылу немцев, что этот батальон штрафников-офицеров, по аналогии с известной уже читателю аббревиатурой ОПРОС (Отдельный Полк Резерва Офицерского Состава), наш командарм может посчитать как своеобразный «ОБРОС» – «Отдельный Батальон Резерва Офицерского Состава», из которого реабилитированные офицеры, приобретя боевой опыт рядовыми, будут весьма ценным пополнением для войск. Да и разведка у генерала Горбатова хорошо поработала, сумела обнаружить наименее укрепленный участок немецкой обороны: минного поля не было, а проволока вместе с кольями сравнительно легко была опрокинута.

Первая траншея уже была очищена от живых фрицев, убитых было много и в самой траншее, и за ней. Наши подразделения, преследуя убегающих немецких солдат, захватили не только вторую траншею. В результате решительных действий наших двух рот (не могу вспомнить, кто командовал другой ротой) образовался уже заметный плацдарм.

После того как мы выполнили задачу по захвату плацдарма, поступила команда перейти к обороне. Промокший до нитки и продрогший, как говорится, до самых костей, я пытался согреться хотя бы энергичными движениями, но тщетно: к рассвету не на шутку начинало понемногу леденеть мое обмундирование, да и тело переохлаждаться. А если учесть, что в этой обороне я пробыл и весь день до следующей ночи, можно представить, во что превратились моя одежда и я сам. Почему-то вспомнилась песня о ямщике, который замерзал в степи. Конечно, я не до такой степени окоченел, меня немного выручала трубка, которую я курил уже довольно давно, еще до фронта. Она была массивной, солидной вместительности, с классически изогнутым чубуком, и долго хранила тепло. Мой табак размок, и мне доброжелательно предлагали свою «махру» соседи по окопу. Кто пробовал курить махорку в трубку, поймет, что это за «удовольствие». Трубка хорошо грела кисти рук, но остальные части тела от довольно крепкого, державшегося всю ночь и целый день мороза стали терять подвижность. Мои пропитавшиеся водой ватные брюки и такая же телогрейка постепенно превращались в ледяной панцирь.

Ноги и руки мои, основательно закованные в ледяные доспехи, кроме кистей рук, гревшихся от трубки, уже практически потеряли подвижность, только голова еще вертелась на шее довольно свободно. Вначале мне пришло сравнение образовавшегося панциря с рыцарскими доспехами, а потом более точное – с черепашьим панцирем! Сапоги мои тоже скоро превратились в ледяные, и я опасался, как бы ноги не обморозились хуже, чем палец во время долгого зимнего похода в училище в Комсомольске ровно два года тому назад. Командир роты капитан Сыроватский, видя, что толку от меня немного, приказал, пока не стемнело, двоим легкораненым штрафникам доставить меня в медпункт батальона. И поволокли они меня, как ледяную колоду, через Друть, но уже в обратном направлении.

В батальонном медпункте, который размещался в не очень вместительной палатке с печкой, орудовал наш доктор – капитан-медик Степан Петрович Бузун, небольшого роста, со старомодной бородкой. Его, наверное, никто, даже штрафники, не называли по воинскому званию, «доктор» и все. Он и его помощник, лейтенант медслужбы Ваня Деменков, с помощью больших саперных ножниц сняли с меня этот панцирь и сапоги, тут же энергично растерли всего от головы до пят смесью, кажется, спирта со скипидаром. Конечно, еще после кружки горячего чая влили внутрь и дозу спиртного, одели меня во все сухое.