Штрафбат. Приказано уничтожить
Шрифт:
Ливень вскоре стих, но веселее не стало. Скорчившись, Алексей наблюдал, как Татьяна выжимает пилотку, пытается вытереть ею слипшиеся волосы и разбрасывает их по плечам. Кармазов, костеря обувную промышленность, выливал воду из прохудившегося сапога. Дорога на глазах превращалась в потоки размытой грязи. У развилки машина со скрежетом остановилась. Ровная, практически укатанная грунтовка убегала в лес, от нее отходила другая, усеянная ямами, и вела куда-то в сторону. В кабине Яворский ругался с шофером. Капитан настаивал, что нужно ехать прямо и незачем тащиться в объезд. Шмелев возражал, что направление не изучено, да и местные жители не советовали по нему ездить.
– Что-то мне подсказывает, что добром это не кончится, – задумчиво вымолвил Хлопотов. – По упрямству с нашим капитаном не может соперничать даже длинноухое азиатское животное.
– Подфартит – прорвемся, – буркнул Кармазов. – Хотя, конечно, жизнь свою я бы на это не поставил.
– Геннадий упрям, как осел, – со злостью изрекла Татьяна. – Вот зачем ему это надо было? Маршрут у водителей отработанный, так вечно он со своими полезными инициативами…
«Спала с Яворским», – почему-то подумалось Зорину. Он одернул себя: какое ему-то дело до этого?!
Добром действительно не кончилось. Лес по мере движения густел, вдоль дороги вырастали скалы, испещренные жилами минералов – словно обломанные зубы на пустом месте. Скорость упала до минимальной – Шмелев, не переставая материться, вел машину над пропастью, заросшей кустарником. Листва всех цветов радуги, за исключением разве что синего, пестрела, переливалась. Пассажиры прервали разговор, становилось не по себе. Татьяна закрыла глаза, сидела с печальным выражением лица, вцепившись в борт. И – пропади оно пропадом, это решение Яворского! – дорога оборвалась на месте недавнего оползня. Проезжую часть преградила баррикада из камней, парочка из которых весила не меньше тонны. Шмелев уперся бампером в завал и в отчаянии надавил на клаксон, как будто это могло помочь.
– Всю ответственность берете на себя, товарищ капитан? – вскричал он в сердцах. – А машину на горбушку тоже возьмете? Мы даже развернуться тут не сможем!
– Поговори мне! – разъярился Яворский, красный, как помидор, вываливаясь из кабины. – А ну, все к машине!
Это было нелегким испытанием. Из кузова пришлось выбираться. Битый час, внимая ругани справа и слева, водитель ехал задом по узкой дороге – то нависая над пропастью, то скребя бортами отвесные стены.
– Молодец, Шмелев! – заорал Вершинин, когда машина вывалилась наконец на поляну и стала разворачиваться. – Ей-богу, ты мастер безопасной езды! А этого придурка, – шепнул он Зорину, выразительно покосившись на набычившегося капитана, – я бы собственными руками придушил, как реального вредителя.
Уже смеркалось, когда они выехали к той самой развилке, и водитель стал выкручивать баранку, выруливая на объездную дорогу. Дождь давно прекратился, дул порывистый ветер, гоня на запад комковатые ватные облака. Темнело стремительно.
– Гони, Шмелев! – рычал Яворский. Собственный горький опыт его ничему не научил. – К ночи мы должны быть в Слеповце, и если не будем, то ты будешь в трибунале!
Люди в кузове помалкивали, говорить было не о чем. Славная идея свернуть капитану шею – и будь что будет! – похоже, посетила всех присутствующих. На середине пути Яворский приказал остановить машину и отбежал в кювет справить нужду. Остальные тоже спрыгивали, разбредались. Хлопотов развернул кисет, предложил желающим сварганить по «курительной трубочке». Зорин с Мишкой отмахнулись – не приучены разведчики крутить самокрутки. Каждый извлек свою пачку.
– Ну, конечно, элита сухопутных войск, – завистливо бурчал Хлопотов, отсыпая табачок Кармазову, – у каждого свой «Беломор».
Не стоило бы расслабляться, но опасности, вроде, пока не предвиделось. А тут еще Мишка принялся рассказывать анекдот из жизни «офицерского собрания», и Зорин отвлекся. Когда народ рассаживался по местам, все еще было нормально. Яворский перебрался в кузов. Шмелев злорадно шепнул Зорину, что на пассажирском сиденье пружина продралась сквозь обшивку. Через километр спустило заднее колесо. Полуторка накренилась, но без прочих последствий обошлось. Выражаясь по матери, Шмелев схватился за домкрат и побежал ставить запаску.
Пришлось повторно вылезать. Хлопотов выражал сомнение, что такими темпами они куда-нибудь доедут, Татьяна успокаивала – мол, до утра без них не начнут. Кармазов настороженно вглядывался в темноту, царящую вокруг машины, постукивал ногтями по кобуре. Разорялся Яворский – поминал трибунал, саботаж, вредительство. А Зорин чувствовал, как растет беспокойство.
Он переместил автомат в положение «на плечо», побродил вокруг машины, поглаживая затворную раму. Притих и Вершинин – у боевого товарища тоже имелся нюх на неприятности, что помогало выживать и, по возможности, обходить эти неприятности стороной.
Не успели они проехать метров триста, как погасли передние фары. Шмелев ахнул и вдарил по тормозам, едва не вмяв бампер о «верстовой» камень на обочине.
– Эй, водила, мать твою за душу, уже не смешно! – рявкнул Кармазов, ударившись виском о борт.
– Мне тоже перестает нравиться, – проворчал избежавший увечий Хлопотов.
– Да включите вы фары, черт возьми! – испуганно закричала Татьяна.
Водитель, подгоняемый рычанием, вывалился из кабины, загремел инструментами, полез под капот. И вынес потрясающий вердикт – фары не работают. Все перегорело к чертям собачьим, а запасных нет. Такое случается… хотя он что-то не припомнит, чтобы такое случалось. Яворский тряс его за грудки, орал, что теперь уж точно без трибунала не обойдется, уж он постарается, он сделает все, чтобы водитель-вредитель получил по заслугам!
– Товарищ капитан, прекращайте! – не выдержал Зорин. – Вы виноваты не меньше Шмелева. По вашей милости мы потеряли три часа, хотя могли уже быть в Слеповце – не забывайте об этом!
– Можем доложить куда следует… – как бы между прочим пробормотал Вершинин.
– Угрожаете, бойцы? – Яворский резко повернулся, глаза загорелись в темноте пугающим волчьим светом.
– Вам никто не угрожает, товарищ капитан. Хватит искать виновных там, где их нет. Давайте лучше думать, что делать дальше.
На душе было неспокойно. Место, в котором их угораздило остановиться, выглядело мрачновато. Перепаханная дорога в кромешной темноте не просматривалась. Проступали из мутной пелены очертания скал, разбросанные по полянам гигантские камни. Справа тянулась отвесная стена с редкими деревьями на гребне. Слева, на западе, тянулась поляна, исполосованная канавами, а за ней, метрах в семидесяти, – черная, неподвижная стена леса. Не нравился Зорину этот лес, и чем он дольше на него смотрел, тем больше не нравился.