Штрафбат
Шрифт:
Второй снаряд угодил в самый купол. Рухнул вниз крест, подломились кирпичные колонки, и продырявленный купол осел набок.
Священник, подобрав полы рясы и волоча пустой автомат, стал спускаться вниз по лесенке…
Два танка били прямой наводкой по зданию бывшего горсовета. Весь третий и второй этажи были разворочены снарядами — черные проломы дымились, и оттуда стреляли русские. В окнах первого этажа торчали пулеметы, беспрестанно били по танкам. Рослый особист давил на гашетку. От грохота пулемета
Перед зданием горсовета вытянулась цепь солдат-особистов. Из цепи то и дело летели гранаты и взрывы вырастали, словно кустарник из черной земли.
— Первый! Первый! Я начальник особого отдела дивизии майор Харченко! — кричал, надрываясь, в телефонную трубку Харченко. — Ведем бой с неизвестной немецкой частью. Что?! Не знаю, откуда они тут взялись, не знаю! Да, штрафной батальон! Комбат Твердохлебов! Долго не продержимся! Батальон разбросан по всему городку! Командовать им невозможно! Что?! Не слышу! Прошу помощи! Что?! Не слышу!! A-а, черт! — Харченко бросил трубку, прислушался к выстрелам. — А церковь звонить перестала. И чего звонила? Немцев, что ли, предупреждала?
— Нас предупреждала, — ответил Твердохлебов.
— Не-е-ет, еще проверить надо будет, кто звонил, — покачал головой Харченко.
В комнате было полно порохового дыма, солдаты суетились у окон, беспрерывно стреляя.
— Петров! — крикнул Харченко сержанту-особисту. — Давай в подвал, где пленные, и — кончить всех!
— Есть, товарищ майор! — Сержант бросился к дверям из комнаты, но Твердохлебов загородил ему дорогу.
— Отставить!
Сержант, опешив, оглянулся на Харченко. Тот поднялся, подошел к ним, процедил сквозь зубы:
— Здесь командую я, прошу зарубить на носу, бывший майор.
Вновь загремел пулемет, и Твердохлебову пришлось закричать:
— Пленных стрелять не дам!
— Ты ответишь за это! — крикнул Харченко, стараясь перекрыть грохот пулемета.
Лязгая гусеницами, подошли еще три танка, прикрывая рысцой бежавших немецких автоматчиков.
И тогда из залегшей цепи приподнялся ротный Балясин и пополз к танкам, в одной руке зажав ремень автомата, в другой — связанные вместе фи противотанковые гранаты. Следом за ним поползли трое особистов со связками гранат. Балясин приостановился, крикнул остальным, обернувшись:
— Огнем прикрывайте!
Цепь ощетинилась автоматными очередями.
Балясин полз, чуть приподняв голову и глядя на три танка, выстроившиеся в линию на взгорке и стрелявшие по зданию горсовета. Через головы ползших к танкам бойцов летели гранаты, взрывались совсем близко. Комья земли сыпались на спины Балясина и особистов.
Подобравшись на расстояние броска, замерли. Балясин глянул на свою команду. Все трое были с сержантскими лычками на погонах, молодые ребята, рослые, плечистые, только с насмерть перепуганными лицами.
— Сперва я пойду, — сдержанно сказал Балясин и неловко поднялся, пригнувшись, пошел вперед, волоча за собой автомат и держа на отлете связку гранат в правой руке. Потом побежал и с размаху швырнул связку под передок танка, который был ближе к нему. Охнул тяжелый взрыв, и передок танка даже подбросило, повалил густой черный дым, а потом что-то еще рвануло в самом танке, видимо, боезапас.
— Давай! — обернувшись, крикнул Балясин.
И его боевая тройка поднялась и побежала согнувшись. Позади цепь штрафников и особистов захлебывалась автоматным огнем, впереди жирный черный дым растекался завесой. Один сержант рухнул на землю — несколько пуль ударили его в грудь.
— О-ох… чуток не успел… — простонал он и закрыл глаза. Рука все еще сжимала связку тяжелых гранат.
Но двое других добежать успели и швырнули свои связки. Вновь тяжело прогремели взрывы.
— Попал! Попал! — радостно, совсем мальчишеским голосом закричал один особист.
Три танка горели черным огнем, пелена дыма застилала землю.
— Видал, а?! Молодцы! Чудо-богатыри! — обернувшись к Твердохлебову, оскалив белые зубы, радостно закричал майор Харченко.
Твердохлебов вдруг рванулся к оконному пролому, сдвинул в сторону станину пулемета и побежал к штрафникам и особистам, лежавшим в цепи перед домом.
— А ну, в атаку, братцы! За мной, ребята, за мной! В штыки их, в мать, в печенку, в гробину, в душу! — бессвязно кричал Твердохлебов, и цепь поднялась за ним как один. — На куски их! Рви! Грызи фашистскую сволочь! Бе-ей! Ур-р-ра-а! — продолжал на бегу орать Твердохлебов, и пена пузырилась у него на губах, и безумные глаза, казалось, ничего не видели перед собой.
— Танковый батальон из дивизии «Бавария» и около двух рот пехоты. Прорывались из окружения. Вошли в Млынов на рассвете, — докладывал генералу Лыкову начальник штаба дивизии Телятников. — Сейчас там идет бой со штрафным батальоном Твердохлебова.
— Но ведь там еще Харченко? — спросил Лыков. — С ним рота особистов.
— Так точно, товарищ генерал. Но танковый батальон, пятьдесят машин — это сила. И у Твердохлебова, как он сообщил, противотанковых средств, кроме гранат, нет.
— Вы с ним разговаривали? — спросил Лыков.
— По проводной связи.
— Опять полягут штрафники ни за понюх табаку, ч-черт подери… — выругался генерал и крикнул связисту, сидевшему в углу блиндажа: — Со штабом Ермилова свяжись по-быстрому!.. Нет, но откуда он все-таки взялся, а? Танковый батальон проморгать — это ж не иголка в сене. Ох, и будет мне по шеям от командарма… — покачал головой Лыков. — Шкуру спустит…
— По данным разведки, Аверьянов мне доложил, они стояли в резерве вот в этом распадке. — Телятников показал на карте место. — Прорыв осуществлен был стремительно, и, видимо, батальон не получил никакого приказа. Стоял и ждал. А когда они поняли, что остались у нас в тылу, стали прорываться.