Штрафник из танковой роты
Шрифт:
— Я не нужен? Зачем всем погибать?
— Нужен. Когда появятся немцы, будешь доворачивать машину лбом к врагу. Понял?
Механик поглядел на меня с молчаливой ненавистью. Механики почти всегда были старше нас. И этот мужичок, лет двадцати восьми, наверняка женатый, имевший детей, считал, что я тяну его на верную смерть от безысходности. Я плевал на его ненависть и плевал на бестолкового командира роты. Механик был мне действительно нужен, чтобы хоть крутить на месте обездвиженный танк. Дать возможность мне сделать несколько выстрелов и не стать мишенью и сгореть от первого снаряда в борт.
— А мне где встать? — спросил
— Вон там, за бугорком. И меняй позицию, не стой на месте.
Я уселся на свое место и проверил прицел. Снаряд уже был в стволе. Потом я винил себя за то, что не сказал несколько слов поддержки парню, для которого этот бой был первым и последним. Наверное, мне было не до него. Я даже не запомнил его имя и фамилию.
Танк командира взвода стоял выше, чем мой, и он первым открыл огонь. Я взобрался на башню и увидел два немецких Т-3. До них оставалось метров пятьсот. Меня заметили, вокруг засвистели пули. Я снова нырнул в люк. Потом «тридцатьчетверка» взводного загорелась. Успел вылезти механик-водитель, тот самый старший сержант, и вытащил раненого стрелка-радиста. Они поспешно заковыляли прочь, а танк через несколько минут взорвался. Взрыв был сильный. Ахнул боезапас, внутренние и запасные баки с соляркой.
Старший сержант остановился возле моего танка, постучал по броне. Я высунулся из люка, который держал открытым:
— Отпускаешь, лейтенант? Мы свое дело сделали.
— Идите. Спасибо за службу.
— И тебе удачи, не задерживайся долго. С твоим танком только воевать, — и неожиданно добавил: — Сожги его к черту. Никто не выдаст.
Мой механик с надеждой смотрел на меня. Действительно, как воевать на обездвиженной машине? Но я уже принял решение. Костер от горящей «тридцатьчетверки» взбодрил немецких танкистов, и Т-3 неосторожно выполз на край берега. Расстояние в сто пятьдесят метров, если точно прицелиться, — смертельное. Я попал ему в лоб и, наверное, убил механика. Танк застыл, немцы успели неточно выстрелить (я представлял, что творится внутри после попадания нашей болванки), а мы уже посылали следующий снаряд, за ним третий и четвертый. Т-3 вспыхнул, кто-то успел выскочить. Потом показался еще один Т-3, но уже с коротким стволом старого образца. Мы промахнулись, а немец послал нам болванку под брюхо и тут же исчез за кромкой берега.
— А, сволочи, обделались! — орал я. — Еще снаряд!
У нас имелась почти сотня снарядов, и я торопился их израсходовать. Пусть хоть один-два найдут цель, пришлепнут кого-то из немцев. Я накручивал башню, выпуская снаряд за снарядом. Несмотря на то что заряжающий сразу же выбрасывал гильзы из люка, все внутри заполнилось ядовитым дымом. Мы кашляли и отплевывались. Я посылал осколочно-фугасные и бронебойные снаряды веером повыше обрыва. Наших бойцов, кроме мертвых, на правом берегу не осталось. От непрерывной стрельбы и дыма мы были в поту, закопченные, как черти.
— Даем стране угля! — скалил белые зубы заряжающий. — У меня руки отваливаются. Может, пора…
Снаряд попал в башню. Броня выдержала, но меня сбросило с сиденья. Кое-как поднявшись, я обнаружил, что ничего не слышу, а из уха течет кровь. Кажется, мы сделали еще несколько выстрелов. Меня мутило, перед глазами все расплывалось. Заряжающий двигался, как в замедленном фильме. Две болванки с лязгом ударили в борт и основание башни.
—
— Вылезайте оба со стрелком. Я — следом.
Я не мог покинуть танк, пока действовала пушка и машина не загорелась. Башня едва ворочалась, по существу мы представляли живую мишень.
— Давай вылезать, — скомандовал я заряжающему, который все еще медлил.
Не дожидаясь повторной команды, он выскочил. В этот момент снаряд врезался в шаровую установку курсового пулемета. Меня отбросило и ударило головой о броню. В дыму я ничего не видел и не слышал. Ткнулся в одну, другую сторону, наконец, сообразил, что надо лезть вверх. У танков Т-34 выпуска сорок второго года был всего один верхний люк, зато достаточно широкий. Повезло, что я оставил люк открытым. В моем нынешнем состоянии я вряд ли бы сумел его откинуть. Я перевалился через край, бестолково елозя ногами. Не мог сообразить, за что ухватиться ногами. Меня сдернул заряжающий, и мы свалились оба на прибрежный песок. В метре от нас пропахала песок бронебойная болванка.
Я невольно поджал ноги. Словно кто-то с большой силой дернул толстый канат, засыпанный песком, и этот песок летел во все стороны смертельной полосой. Болванка, ударившись о камень, высекла сноп искр и подскочила вверх. С правого берега стрелял пулемет. Заряжающий свалился лицом вниз, попытался подняться. Комбинезон на спине набухал кровью от нескольких пробоин. Я заполз за танк. Встать не мог и выбирался не помню как. Кажется, на четвереньках. Дополз до зарослей ивняка, минуты три приходил в себя.
Когда встал, увидел, что танк слабо дымит, но не загорелся. Где-то внизу, среди напольных чемоданов для снарядов, лежала сумка с «лимонками». Я про нее забыл, а ведь должен был взорвать танк. Бросить в люк пару «лимонок»… Может, я хотел вернуться, но, шатаясь, брел прочь. Немцы все равно подожгут его. Да и не хватило бы у меня сил снова лезть в люк. Вместе с механиком мы оказались в глубине ивовых зарослей. Я спросил, горит ли танк
— Дымит. Скоро загорится. А вот за что ты башнера и радиста угробил? В герои рвался? Раньше надо было сматываться.
— Заткнись, — посоветовал я, нащупывая в кармане пистолет.
Механик заткнулся, и мы пошли прочь от речки. Там уже вовсю урчали немецкие моторы. К вечеру пришли в деревню, где располагался штаб нашего полка. Нас накормили, сказали, что немецкое наступление отбили, и отправили вместе с попутными грузовиками в батальон. Комбат был в настроении, хорошо выпивши. Немцев отогнали, сколько-то танков уничтожили. Вначале разговор шел спокойный, а потом комбат стал расспрашивать, где я был. Когда он узнал, что я потерял все танки и побывал в штабе полка, чуть не заехал мне в физиономию.
— По тылам шлялся, пока мы немцев били!
Опросили механика, а утром комбат, особист и ремонтники поехали вместе со мной и механиком на место боя. Оказывается, батальон находился неподалеку, километрах в трех. Увидели два сожженных немецких танка и наши машины. И хуже всего, как стоял мой танк, так и остался. Избитый, с порванной гусеницей, но с исправной пушкой. А башню ремонтники выправили быстро. Выбили ломом немецкую бронебойную болванку-пятидесятку, и башня, хоть со скрежетом, с трудом, начала проворачиваться. Вытащили труп стрелка-радиста, завели двигатель. Особист потрогал гусеницу, которую споро натягивали ремонтники, и коротко приказал: