Штрафники берут Рейхстаг. В «логове зверя»
Шрифт:
VII
Широкая, прямая, как стрела, мостовая, оказывается, предназначена для использования в качестве взлетной полосы. В экстренных случаях. А поблизости от улицы построены специальные секретные ангары с самолетами. И сейчас этот самый экстренный случай наступил, и генералы как крысы бегут с корабля, тонущего в море огня и дыма. Вначале Хаген возражает бесенку, но рассказ Карла-Хайнца настолько правдоподобен, а его доводы настолько убедительны, что Хагену кажется, что это правда.
По словам Карла-Хайнца, генералы во что бы то ни стало стараются избежать русского плена и стремятся попасть в американский сектор, который располагается совсем близко от Берлина. И все воюющие части так или иначе стремятся прорваться к американцам. Отчасти это созвучно той стратегической установке командиров, которая негласно гуляла в войсках еще при обороне Зееловских высот: главная задача – удержать Восточный фронт, для того чтобы Берлин заняли янки и бобби.
VIII
«Герр обершютце!» Карл-Хайнц с издевательским упорством продолжает к нему так обращаться. Почему он так делает? Ведь Отто уже давно переоделся в гражданский пиджак и брюки. Бесенок видит, что это очень злит Хагена, и только весело смеется. «Герр обершютце!» «Герр обершютце!» Да он издевается, маленькая «гитлерюгендовская» сволочь. Хаген в сердцах кричит это юнцу в лицо. Тот неожиданно насупливается, ничего не отвечает и молча бредет в нескольких шагах от Хагена. То-то же, получил!
Сначала Хаген доволен, но потом тревога вновь забирается в него по самые кишки. Карл-Хайнц косится на него откровенно злым взглядом. Он точно что-то задумал! Будь он проклят! И куда он ведет его. Они забрели в район, который проще назвать сущим адом. Ни одного целого дома, одни развалины.
Повсюду гремят орудийные выстрелы. Они сначала чуть не оказываются под гусеницами русских танков, которые колонной с солдатами на броне движутся по мостовой. Хаген в ужасе бросается прочь от улицы во дворы, а Карл-Хайнц бежит рядом и кричит прямо ему в ухо, что это он сволочь и трус, что это он оставил свой отряд, что его надо расстрелять за дезертирство.
А потом юнец заявляет, что ему надоело возиться с вонючим трусом и он обязательно разыщет русских и сдаст им Хагена с потрохами. Или доблестным офицерам СС. И те, и другие поступят с трусом Хагеном соответственно. И тут приступ неистовой злобы вдруг захлестывает Отто, и он бросается на мальчишку с явным намерением раздавить, задушить этого бесенка.
В этот момент мощный взрыв вырастает из стены стоящего напротив дома. Начинается артиллерийский обстрел. Немецкие батареи с позиций на северном берегу Шпрее обстреливают обнаруженную колонну русских танков.
Потом лишь какие-то неясные вспышки озаряют померкшее сознание Отто. Он лежит на убитой грунтовке двора, заваленный грудой битого кирпича. Он не может подняться и даже пошевелить головой. Только приоткрыть с неимоверным трудом глаза. Над ним стоит и внимательно его разглядывает мальчик. Нет, это не Карл-Хайнц. Бесенок исчезает, словно провалившись сквозь землю.
Этот – маленький, может быть, лет шести или семи, с чумазой, но удивительно добродушной мордашкой. Потом видение исчезает, а неимоверная боль вновь просыпается в его голове. Потом Отто погружается во мрак. А потом видение приходит снова. Теперь это Хельга. Увидев ее, Отто успокаивается. Теперь уже навсегда…
Послесловие
Рейхстаг
I
Утро нового дня выдалось таким же туманным, как и предыдущее. Хотя туман не был таким густым, как накануне, но пространство площади сплошь покрывала пелена дыма, чадившего из верхних этажей «дома Гиммлера». Жирная копоть поднималась из разорванного на части тягача. Поднявшийся на заре ветер гнал клубы дыма и копоти вдоль рва, точно занавесом. Это снова оказалось на руку аникинцам. Непроглядной смесью тумана и дыма затягивало обзор немцам, находившимся не только в Рейхстаге и в траншеях перед ним, но и в противотанковом рве.
Прикрывая друг друга, штрафники группами, по очереди начали отходить. Четверо – Кокошилов, Чаплыгин, Аникин и Милютин – несли тело Безбородько. Последней воронки покинула группа младшего лейтенанта Воронова.
Артиллерист с трудом подчинился приказу. В его лихорадочно блестящем взгляде сквозило неодолимое желание при первой же возможности снова ринуться в ров и громить немцев, пока есть силы. Поначалу он воспринял известие об отходе чуть ли не как проявление трусости.
Аникину пришлось повысить голос, доказывая, что необходимо уточнить план совместных действий всех подразделений, так как, судя по всему, назревает что-то серьезное. Впрочем, чутье подсказывало Андрею, что это серьезноезловеще высилось в клубах тумана в трехстах метрах перед ними.
Командир стрелков, лейтенант Антонов, встретил ввалившихся внутрь этажа штрафников чуть не возле подоконника. Аникин с ходу поблагодарил лейтенанта за огневую поддержку, которую его подчиненные организовали только что, во время отхода штрафников. Немцы пусть поздно, но всполошились и принялись обстреливать отступавших, но тут же получили в ответ дружный залп из винтовок и автоматов.
Выяснилось, что, в самом деле, в здание прибыл батальон и лейтенант Антонов командовал ротой в его составе. Рядом с ротным все время вертелся младший лейтенант, одетый в пятнистый комбинезон, перехваченный поясным ремнем. Невысокий, но крепко сбитый, шустрый в движениях, он оказался командиром батальонных разведчиков.
Услышав, что бойцы аникинского взвода совершили вылазку к противотанковому рву, младший лейтенант с ходу, без церемоний подступился к Аникину с подробными расспросами о воронках на подступах ко рву, его глубине и профиле, численности его защитников, их вооружении. Разведчик не пропускал ни одной мелочи, переспрашивал и уточнял детали.
II
Подробные ответы Аникина на вопросы разведчика внимательно, не перебивая слушал лейтенант Антонов. Он действительно выглядел достаточно молодо для командира роты, и это впечатление только подчеркивалось его крайне усталым выражением лица. Может быть, он был даже младше Андрея. Но Аникину доводилось видеть и комбатов помоложе Антонова. Сразу бросалась в глаза незаполошная рассудительность ротного и в то же время быстрота и безоговорочность принимаемых решений.