Штрафники не кричали «Ура!»
Шрифт:
— Что вы так на меня смотрите? Хотите дырку просверлить в моем лице? — еще больше нажимал лейтенант. — Может, вы хотите мне что-то возразить? Отвечайте, унтер-офицер, когда вас спрашивает старший по званию!…
— Никак нет, герр лейтенант… — унтер цедит каждое слово сквозь зубы. Кажется, еще секунда, и он взорвется. Попросту схватит лейтенанта за его тощее горло и будет душить, пока не сделает начатое. Но руки его по-прежнему остаются по швам. Лейтенант злорадно улыбается ему прямо в лицо.
— Я вам покажу, что такое железный закон дисциплины, унтер. Вы и ваше отделение будете находиться под моим неусыпным контролем. Вам ясно? Не слышу!…
—
VIII
Команды строиться звонко разносились по степи в удалявшемся самолетном гуле. Неожиданно другой звук разорвал безоблачное осеннее небо. Далекий, но явственно слышный рев донесся оттуда, куда несколько минут назад ушли бомбардировщики вместе с «мессершмиттами». Похоже, что «юнкерсы» вышли на цель и принялись за работу.
Отто еще со времен службы в зенитных войсках хорошо усвоил, как ревут сирены пикирующего бомбардировщика. Они входили в оснащение «штуки». Сирену летчики включали после того, как, набрав положенную высоту, срывались в пике, выходя на намеченную цель.
Такую бомбежку Отто своими глазами видел в начале войны, на границе с Литвой. Они стремительно наступали. Их зенитный расчет вместе с взводом мотопехоты оторвался от полка. Они несколько часов блуждали по окрестным дорогам, заполненным беженцами. Попадались даже группки русских солдат. Они понуро брели прямо по дороге, как будто не понимая, что происходит вокруг. Они не обращали на русских внимания. Только Гельмут, его товарищ по зенитному расчету, пару раз принимался палить по русским, так, чтобы пули летели над головами. Он кричал: «Рус Иван, сдавайся!» Его стрельба и крики вызывали у остальных приступы хохота. Особенно они разошлись, когда Гельмут все же попал в одного русского.
Отто вдруг поймал себя на мысли, что он будто вспоминает эпизод не из своей, а из чьей-то чужой жизни. Да, тогда, летом сорок первого, им было очень весело… Они неожиданно выскочили на этот чертов железнодорожный переезд. Метрах в пятистах впереди — товарные составы, заполненные людьми, техникой. Казалось, ничто не сможет распутать это хаотическое нагромождение техники и вагонов. Но оно появилось. Оно превратило сотни мечущихся людей в остолбеневших от ужаса жертв. Сначала сирена. Как будто трубный глас архангела расколол небо, возвещая о конце света.
Действовало безотказно. Кровь стыла в жилах у тех, кому суждено было погибнуть спустя какие-то секунды. Еще бы, каково тебе будет, когда с неба на тебя валится многотонная махина, нафаршированная бомбами.
«Юнкерсы» не заставили себя ждать. Они буквально вывалились из брюха высоких туч, жуткие ангелы смерти. Вот о чем думал Вагнер, создавая свой «Полет валькирий»! Ужас был в том, с какой раскованностью и свободой эти ревущие создания падают носами вниз, выпустив свои хищные лапы. Особенно устрашающий вид придавали эти не заправленные внутрь шасси. Казалось, они хотят обрушиться на обреченных всей своей массой.
Но внезапно, почти у самой земли, метрах в пятистах над железнодорожным узлом, машины резко выравнивались. В какой-то миг они зависали в мертвой точке. Именно сейчас летчик отжимал кнопку сброса бомб. Самолет задирал нос, и, одновременно, сотни килограммов мертвого бомбового веса сыпались из-под крыльев и бомболюка. Опорожненная, облегченная машина набирала высоту, а снизу, будто вдогонку ей, из огня и дыма летели кверху части человеческих тел, вагонных досок, искореженных шпал и колес.
Вслед за первой машиной тут же пикировала вторая, потом третья, четвертая… «Юнкерсы» работали над целью пятнадцать минут. За это время они полностью распутали транспортный узел, но на свой манер. Там, где толпились сотни людей, спустя четверть часа чернело выжженное пространство, мертвое месиво, в которое превратился железнодорожный переезд.
IX
— Теперь в этой чертовой степи мы точно не заблудимся… — оживленно сказал Ульман и кивнул Отто в сторону бомбежки. Батальон двигался как раз в этом направлении. Все заметно приободрились. Даже те, кто еле ковылял в хвосте колонны, подтянулись. Командование расщедрилось и решило оказать «пятисотым» поддержку с воздуха.
— Это они пытаются как-то загладить вину за ночной обстрел… — недовольно бурчит унтер. Командир отделения был одним из тех, кого не радовала круговерть, затеянная впереди «юнкерсами». Но у него и у новичков причины недовольства совсем отличались. Те стонали, что идти еще слишком далеко и они не могут шагу ступить. Но после того, как Байер на привале отвесил некоторым из них увесистых тумаков, они скулили втихаря, как бы про себя, и продолжали шкрябать сапогами по степной целине.
Унтер, по всему, болезненно перенес столкновение с лейтенантом.
Он все бурчал себе под нос, не обращая внимания на приближающийся грохот бомбежки:
— Он, видите ли, берет нас под неусыпный контроль. Штабная крыса… — Злость кипела в унтере, не остывая. — Где был его контроль позавчерашней ночью, когда нас крыла снарядами собственная артиллерия? Сволочь… Ничего, еще посмотрим, чей железный закон окажется сильнее…
Действительно, Ульман оказался прав. Работа пикирующих бомбардировщиков стала своеобразным ориентиром для батальона. Выступая на марш, арьергард колонны скорректировал движение, так как выяснилось, что «пятисотые» забрались правее нужного маршрута. Это и немудрено. Дозоры, как и все остальные, двигались наобум, по азимуту и приблизительной карте.
Никаких видимых целей не просматривалось. Бугристая степь во весь окоём, да безоблачное небо над головой. В такой обстановке легко было сбиться с пути и дать несколько лишних километров. Так что авиация появилась как нельзя вовремя.
Еще одна четверка «юнкерсов» проследовала над батальоном. Как будто хищные птицы слетались к месту, где дозорные стаи обнаружили какую-то падаль.
Далеко впереди в воздух поднялись черные столбы дыма, все на марше невольно еще прибавили шаг.
Безветренная студеная сушь создавала все условия, чтобы столбы эти, жирные и блестящие от пламени, становились все выше и выше. Казалось, они упирались в самую верхушку небесного потолка.
Отто разглядел, как оттуда, с самой вышины, срываются вниз маленькие точки. Даже не верилось, что именно эти лапчатые букашки издают такой жуткий вой, сотрясающий всю степь от горизонта до горизонта. Потом на земле расцветали новые черно-красные цветы, и следом до ушей добирался раскатистый грохот. Бомбежка не прекращалась уже минут двадцать.
Граабе совсем приободрился. Он словно забыл о своих стертых в кровь пятках. Все его внимание было приковано к страшной и потрясающей картине авиаудара. С каждым шагом она становилась все крупнее. Уже проглядывались горящие здания поселка. Он оказался достаточно растянутым в ширину. Россыпью малюсеньких квадратиков белели по бокам уцелевшие постройки.