Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»
Шрифт:
Как часто люди ошибаются, думая, что расстаются навсегда!
Лида, как ему показалось в первое мгновение, ничуть не изменилась. Только морщинки возле рта залегли чуть глубже да в глазах появились какие-то беспокойные тени. То ли годы положили эти тени, то ли пережитое. Раньше Воронцов их не замечал. Некоторое мгновение они молча смотрели друг на друга. Потом она коснулась его лица, и деревянное корыто с бельем, которое она придерживала другой рукой, с глухим стуком упало на стежку. Воронцов тут же нагнулся и начал торопливо подбирать вывалившееся белье.
– Вот так встреча, – разлепила она пересохшие губы. Она растерянно смотрела на него, торопливо и неловко подбиравшего у ее ног вывалившееся из корыта белье, и не знала, что ей делать.
По глазам Лиды он видел, что она еще не до конца поверила в то, что произошло.
– Да. – И он подал ей корыто. – Ты здесь живешь?
– Я здесь беженка. Добрые люди приютили. Тетя Аксинья. Аксинья Северьяновна.
– Аксинья Северьяновна? Уж не сестра ли Захара Северьяновича?
– Сестра. И моя родная тетка.
– Где же Захар Северьянович?
– Дядя Захар там, где вся наша деревня. В… поле. Там все погибли во время бомбежки.
– Царствие им небесное. Непростой человек был Захар Северьянович. Но я зла от него не знал.
– И я не знала.
– Немцы или полицаи на хуторе есть? – спохватился Воронцов.
– Есть! Уходи! Только что пришел солдат. На нем форма каминца. А час назад какие-то люди тетку Аксинью увели. Уходи скорее! Они тут везде!
– Подожди, Лида, расскажи толком.
– Саша! Неужели это ты? – Она не отрывала изумленных глаз от его лица. – Чего не ожидала от судьбы, так это встречи с тобой. Иногда просыпалась среди ночи и думала: а был ли ты когда-нибудь? Ты и я… Было ли такое?
Как только она коснулась кончиками пальцев его лица, он сразу вспомнил прикосновения ее рук, и ее запах, и все ее тело. Где это было? Неужели и правда с ними? Нагретый солнцем луг на берегу речки. Стрекот кузнечиков в высокой овсянице. Хриплое дыхание Лиды и слезинка пота на ее животе…
– Только вот не знаю, – прижимая ладонь к груди, сказала она, – что это, радость или несчастье.
Беженка… Так вот почему она здесь, возвращаясь из давно минувшего полдня на берегу забытой речки, подумал Воронцов и оглянулся. За ольхой качнулся ствол автомата, обмотанный камуфляжной материей. Кондратий Герасимович прикрывал его. Воронцов сделал рукой знак: все в порядке.
– Лида, я не могу тебе сказать всего. – Он опустил корыто с бельем на землю и взял Лиду за локти. – Мы здесь пробудем недолго. Сегодня же уйдем. Пусть никто не беспокоится. Но нам нужен человек, который хорошо знает здешние леса. Проводник. Он тоже вернется. Никого не тронем. Просто он должен помалкивать.
– Всем нужен проводник. Два часа назад какие-то люди увели тетку Аксинью. Она повела их до Малых Василей. Им тоже нужен проводник. Василь Рогуля отказался, больным сказался, так они тетке Аксинье приказали сопровождать их по лесу.
– Что за люди? В какой лес?
– Да в пущу. У нас тут один лес. А люди военные. Как и вы. По виду немцы, хотя некоторые разговаривали по-русски. Офицер, который ими командует, в годах уже и по-русски говорил без акцента. С теткой Аксиньей по-русски, а с немцами по-ихнему. – Лида говорила торопливо, словно спешила рассказать ему все, что могла, что знала, что могло помочь ему и задержать его еще хотя бы на минуточку.
Он по-прежнему держал ее за локти и чувствовал, как она дрожит. Он смотрел на ее тугие черные косы, которые она, как и прежде всегда, собирала на затылке. Он вдыхал ее запах. Ему тоже вдруг стало тоскливо и страшно.
– Самолет они ищут.
– Какой самолет?
– Тут на днях самолет упал. Вот его и ищут. О нем только и спрашивали. Никто им ничего не сказал. Толком никто ничего и не видел.
– Чей самолет?
– Советский, со звездами. – Лида внимательно, будто очнувшись, посмотрела на Воронцова. – А что ты так спросил? Как будто и ты сюда за тем же?
– Лидушка, я же тебе сказал, не могу я тебе ничего сказать. И о нашем разговоре пусть никто ничего не знает. Так будет лучше и для тебя, и для меня. И держи себя так, как будто мы с тобой незнакомы. Поняла? И не смотри на меня такими глазами. Иначе все всё сразу поймут.
– Так нас же никто не видит. Пока не видят, я и погляжу на тебя своими глазами. – Она вздохнула. – Знаю-знаю, наше с тобой винцо позавчера выпито. Только что-то я не пойму. Пилотка на тебе вроде со звездой, а напарник твой на хутор в другой форме пошел. А? Ты теперь в какой армии, Саша? Что-то я не пойму тебя…
– Какой присягал, той и служу.
– Значит, в Красной. И от меня ты в Красную Армию уходил. Будто к родне бежал.
– К родне и есть.
– Значит, тот, который на хутор пошел, тоже с тобой?
– Со мной.
– А форма?
– Так надо. Так ты говоришь, заболел полицай Рогуля?
– Лежит. Через минуту на двор бегает. Да и не полицай он никакой.
– А кто же?
– Так, самооборонщик. Винтовку дали. Семья у него большая. Дети.
– Дети…
– Да, дети. Ты еще не знаешь, как они привязывают человека. Куда вот от них?..
Чтобы дальше не слушать Лиду, он спросил:
– А где самолет упал, ты видела? Так?
– Значит, и вам тот самолет занадобился. Ладно, укажу я тебе тот самолет. Только в пущу я не пойду. Другой человек тебя проводит.
Капитан Линев лежал в сырой землянке и пытался собрать в памяти осколки минувших суток, которые вместили так много, что теперь могли опрокинуть всю его жизнь. Полет над линией фронта. Атака «мессершмиттов». Ответная атака. Удар в центроплан и в правую плоскость. Восходящая трасса с земли, от которой не отвернуть… Потом посадка в лесу, на лугу среди сияющих весенним разливом болот. Женщина, накладывающая повязку на его ногу. Какие-то люди в лодке. Повозка. Кто-то, кто тащил его на себе, сказал: «Пускай до ночи тут полежит». Брошенный где-то среди болот и разлившихся оврагов самолет. Самолет, который, в случае чрезвычайных обстоятельств, он должен был ликвидировать при помощи специального взрывного устройства, вмонтированного в корпус машины. «Пускай до ночи тут полежит…»